— Гляди-ка, кажись, мент! — удивленно присвистнув, произнес чудом уцелевший браток, направляя ствол автомата в голову снайпера. — Попался, сука! Теперь ты у меня постреляешь!.. На том свете!
— Хочешь, чтобы вызвали врача, — говори! Кто такой?! — Переступив незримую черту и впервые в жизни нарушив главную из христианских заповедей, запрещающую убивать ближнего (бородатый нотариус не считается — его первым же ударом по башке завалил Чахлый), Доцент неожиданно ощутил удивительную легкость во всем теле, внезапно пришедшую на смену депрессии первых секунд. Воспрянув духом, он смотрел на окружающий мир и лежащего в луже собственной крови раненого снайпера уже совершенно иными глазами. — Будешь молчать — хана тебе! Считаю до трех! Раз... Два... — Ствол револьвера жестко уперся снайперу в висок.
— Я... омоновец... — тихо произнес парень, забулькав и выплюнув изо рта кровавую пену.
У него было проникающее ранение легкого, и, учитывая отдаленность староверческой деревни от ближайшей больницы, уже никакой врач в мире не смог бы ему помочь.
Впрочем, братаны и не собирались спасать единственного свидетеля их расправы с цыганом. Угодив им в руки, стрелок был изначально обречен...
— А-а! Я же говорил! — обрадовался Чахлый, пиная кроссовкой в бок умирающего милиционера. — Халтурил, значит, в свободное от службы время, да?! В форме?! Уроду черножопому, полтачки волынами загрузившему, помогал шмона на дороге избежать и стволы толкать, которыми потом твоих же дружков из отряда в разборках мочить будут, так?! — злорадствовал Чахлый. — Что, пес поганый, мало платит тебе твой хозяин за верную службу, если колымить с винтарем приходится и барыг денежных страховать?! Дерьмо, дерьмо, дерьмо! — зашелся в истерике браток, отчаянно избивая ногами теряющего вместе с кровью последние надежды на спасение омоновца. — Я научу тебя родину любить, гнида! Ты у меня погоны свои сержантские сейчас без соли жрать будешь!
Устав махать ногами, Чахлый нагнулся и, тяжело дыша, со звериным рыком сорвал с головы омоновца черную спецназовскую маску.
Снайпер оказался совсем молодым парнем, лет двадцати трех, с круглым славянским лицом, голубыми глазами и коротко стриженными пепельными волосами.
— Ё-мое! Да я же его знаю! — встрепенулся Доцент, от неожиданности опустив револьвер. — Это Витька Харламов, он в моей школе учился, на три года меня старше! Когда мне было восемь лет, он меня на Неве, на пляже у Петропавловки, спас! Иначе кобздец бы мне пришел, бля буду!..
Судя по растерянному виду Доцента, он был в полном замешательстве, не представляя, что теперь делать.
Мочить парня, однажды бесстрашно бросившегося в воду и спасшего ему, подхваченному быстрым течением, жизнь, было как-то стремно и неправильно.
Но с другой стороны, опасный свидетель, еще минуту назад готовый без зазрения совести пристрелить их обоих, однозначно заслуживал смерти.
Не в силах разрешить возникшую по злому року судьбы головоломку, Доцент вопросительно посмотрел на Чахлого, указательный палец которого нетерпеливо елозил по спусковому крючку «АКСУ».
— Знакомый, говоришь?.. — Шипя, как змея, Чахлый облизал потрескавшиеся на морозе губы и нервно дернул шеей. — Так это меняет дело!
Три одиночных выстрела эхом отразились от пустынных стен заброшенного дома.
— Вот и вся любовь, талая вода... — опустив горячий автомат и улыбнувшись растерянному Доценту, с сарказмом произнес Чахлый. — Зато теперь, Санек, ты в этом блядском мире никому ничего не должен. Наоборот — все должны тебе! Такие дела, брат... Чего приуныл?!
— Птичку жалко, — пережив второй стресс кряду, глухо произнес Доцент. — Нужно проверить у него карманы, там наверняка должна быть ксива. Переклеить фотку, глядишь, и сгодится на что...
— Логично мыслишь! — Чахлый похлопал друга по плечу, присел на корточки и принялся торопливо шарить по забрызганной кровью одежде омоновского снайпера. — И винтовочку его лазерную мы тоже прихватим! Ну и везет нам с тобой сегодня, просто атас!..
Убрав револьвер в карман куртки, Доцент вылез из пустого окна на снег, постоял немного, окинув взглядом открывающуюся с холма панораму дикого леса, за которым непаханой белоснежной целиной простиралось бескрайнее Ладожское озеро, и, закурив, неторопливо направился к «уазику» цыгана, собирать честно отвоеванный арсенал.
Генерал Абдурахман
Дверь сарая распахнулась, и в дверном проеме показалась ухмыляющаяся рожа бородатого боевика без определенного возраста. Из-за обильных черных курчавых зарослей на лице, типового натовского обмундирования и холодного ненавидящего взгляда большая часть чеченов смахивала друг на друга, как однояйцевые близнецы.
— Для тебя, гяур, у меня подарочэк. Держи!
«Натовец» резко махнул спрятанной за дверью рукой, и к ногам Сергея по выстланному гниющей соломой земляному полу покатилось нечто круглое.
Ударившись в вымазанный грязью спецназовский ботинок, отрезанная голова майора Косарева с широко открытым ртом и вылезающими из орбит стеклянными глазами остановилась точно лицом вверх. Северов видел даже завалившийся в горло штабиста бледно-синий язык.
— Это чтобы не скучал по товарищу командыру!
Бородатый рассмеялся и сильно захлопнул крепко сколоченную дверь.
Без малейшей брезгливости — навидался всякого — Иван подхватил оказавшуюся необычно тяжелой голову штабиста за волосы, благо прическа майора не была столь теоретической, как у него самого, сунул страшные останки офицера под кучу соломы в углу, обтер о лохмотья куртки липкие от крови руки, прилег и закрыл глаза.
...Северов проснулся резко, мгновенно, привычно вскочив на ноги и пошарив рукой в поисках автомата, едва поблизости от сарая раздались первые выстрелы и последовавшие вслед за ними вопли боевиков.
Избитое и раненое тело тут же словно прошило десятком пуль.
Охнув от боли в сломанных ребрах и раненой ноге, он был вынужден повалиться обратно на солому, но сразу же подобрался, сел, оперевшись на спину, и, задыхаясь от гулко стучащего в груди сердца, напряженно прислушивался к звукам начавшегося поблизости боя. В том, что это был именно бой, а не упражнения по стрельбе или охота за пробежавшим мимо горным козлом, Иван уже не сомневался.
Неужели...
Кажется, этих уродов красиво окружили, шмаляют сразу с трех сторон. А с четвертой — отвесная скала!
Он возбужденно, наотмашь стукнул по холодной каменной стене за спиной.
«Но что-то быстро для наших, — лихорадочно перебирал варианты Северов. — Пока хватятся в Ханкале, пока поймут, что бэтээру и „уазику“ хана, пока прибудут на место... Нет, это кто-то из соседей!»
Стену над его головой прошила ворвавшаяся в щель под крышей автоматная очередь. Где-то совсем рядом истошно взвыл раненый горец.
«С ближней сопки бьют, — констатировал Иван. — Обидно, если прикончат свои же».
