Схватив Гоблина за подбородок и потянув его вниз, Толик принялся быстро, но осторожно, чтобы «подследственный» не откусил пальцы, запихивать в раззявленную хрипящую пасть край противно воняющей рваной половой тряпки.
— Одного, говоришь? — словно впервые слыша такое необычное распоряжение начальства, задумчиво переспросил Дреев. — Добро... Тогда для начала нужно решить, кто из них двоих будет лучше петь. Если ошибемся и приведем немого — подполковник с нас самих три шкуры сдерет. Я предлагаю мочить этого. — Почти не глядя на испуганного бледного Гоблина, Валера хлестко отвесил ему звонкую пощечину. — Ты разве забыл ментовский закон?! Тот, кто поднял руку на нашего, не должен жить!..
— А я все-таки предлагаю завалить бройлера, — покачал головой «добрый» опер Бакула. — Посмотри на его наглую рожу! Такие скорее сдохнут, чем дадут письменные показания и вломят всех своих подельников, включая черномазого Нигерийца! Нет, капитан, давай я лучше пристрелю вышибалу, от него все равно никакого толка не будет.
— Ну хорошо, действуй... — после короткого размышления, почесав затылок, «согласился» Дреев. — Только знаешь что... На всякий случай спроси у него вначале, хочет он поменять жизнь в обмен на чистосердечное собственноручное и гарантию отсидки в камере-одиночке... а то и вообще без «торбы» обойдется, это как карта ляжет... или уже прямо сейчас готов отправиться к праотцам. Опыт мне подсказывает, что такие вот нахрапистые быки с огромными буграми слишком борзо ведут себя лишь до тех пор, пока не поймут, что их собираются убивать серьезно, п о-н а с т о я щ е м у... А как только врубятся — начинают петь, аки Саша Шаляпин.
— Миша, — «поправил» лейтенант, грозно глядя сверху вниз на сопящего, шмыгающего распухшим сломанным носом и злобно косящегося на своих палачей, лежащего вместе со стулом вышибалу Чака.
— Какая разница, лишь бы голос был хороший, — отмахнулся капитан, снова с ухмылкой законченного садиста медленно наклоняясь над Гоблином с крюком в руке. — Ну что, свинья, зенки сохранить хоцца?! Смотри-ка, кивает... Страшно, наверное, ссать в темноте мимо унитаза и видеть мир цветным только в кошмарных снах! Эй, гля, да он уже обоссался! — Дреев с брезгливостью на лице посмотрел вниз, на расплывающуюся под стулом мокрую лужу, обильно пополняемую стекающей сверху струйкой. — Вот чмо болотное... Сейчас языком вылизывать заставлю!
— Слышь ты, окорок! — Бакула, презрительно сплюнув на рубашку Чака, больно пнул кикбоксера ногой в распухший багровый нос, заставив его снова гнусаво вскрикнуть и, насколько позволяли стул и веревки, конвульсивно изогнуться всем телом. Похоже, перелом носовой кости у хозяина грозной паучьей татуировки был на самом деле серьезный... — Тебе, как приговоренному к жертвоприношению, предоставляется последнее слово!.. Только, я тебя умоляю, не строй из себя героя и не рассчитывай, что с тобой блефуют! — поморщился лейтенант. — Любое грубое слово, сказанное в адрес милиции, будет истолковано как отказ от последнего шанса... Итак, я весь внимание... Будешь стучать, сука, или нет?! — вдруг выкрикнул Бакула, нагнувшись, схватил вышибалу за уши и, столь варварским способом дернув вверх, в два счета привел его в вертикальное положение.
— Да... — тихо, едва слышно шевеля испачканными в кровавых соплях губами, прошептал кикбоксер.
— Чего?! — торжествующе переглянувшись с Дреевым, вопросительно приподнял брови лейтенант. — Не расслышал! Громче!
— Да, блядь, да! Что ты еще от меня хочешь?! — срываясь на истерику, отчаянно загнусавил скорчивший оскорбленную рожу амбал. — Я напишу все, что знаю, развяжите грабки и дайте ручку с листком бумаги! Они там, в верхнем ящике секции...
Вспомнив «распоряжение подполковника», разрешающее оставить в живых только одного из наркобарыг — того, кто лучше расколется, громко замычал Гоблин, испуганно тараща «чудом» уцелевшие глаза на непреклонного, хмурого Дреева.
— Ну? Ты тоже горишь желанием накропать бестселлер? — со скепсисом осведомился капитан.
Лопоухий драгдилер часто закивал, едва не свалившись вместе со стулом.
— Как думаешь, Толик, дадим этому обоссанному никчемному паразиту шанс? — как бы еще не слишком твердо веря в грядущую откровенность доведенного страхом до жуткой трясучки и недержания Гоблина, спросил опер, обращаясь к Бакуле, уже доставшему и положившему на стол чистый лист бумаги и авторучку.
— Ладно, отвязывай, — пожал плечами лейтенант. — Устроим социалистическое соревнование — кто из них больше и лучше напишет, кто больше имен и точек застучит, того и заберем с собой в управление. А другому свернем шею, вольем в хлебало водяры... — Бакула кивнул на застекленный мини-бар со множеством импортных бутылок с горячительным пойлом, — и бросим в ванну. Типа поскользнулся, вырубился и утонул... Как считаешь, капитан, прокатит?
— Как стоячий болт в лоханку старой шалавы, — стараясь выглядеть как можно более развязным, заявил Дреев. — Так и быть, рискнем. — Убрав в коробочку с инструментом приведший в ужас Гоблина крюк, капитан достал оттуда поблескивающий в свете хрустальной люстры острый хирургический скальпель и принялся перерезать связывающую сыкуна капроновую веревку. — Строчить роман будете по очереди, но в темпе! Одно лишнее движение: шаг вправо, шаг влево — пиздец на месте! Вопросы есть?!
Закончив с путами, упавшими на ковер, он одним быстрым движением вырвал изо рта у боящегося пошевелиться Гоблина мокрую тряпку-кляп.
— Я спрашиваю, вопросы есть, чмо?! — повторил капитан, хватая наркодельца за волосы и сильно запрокидывая его шишковидную голову назад.
— Кха!.. Нет... Кха! — отплевывался, пытаясь мотать головой, едва не проглотивший язык тщедушный барыга. По его лицу градом катились огромные слезы.
— Тогда бери стул, садись и начинай! Потом все проверю и, если выясню, что хотя бы один раз соврал, посажу в камеру к уркам, шепну пару слов пахану на ушко, и первой же ночью тебя так пропашут, что кишки кровавые из задницы на метр наружу повылазят! Усек?! Тогда приступай... И только попробуй мне потом на суде от показаний этих отказаться, про пытки ментовские и издевательства слезу давить — за Логинова лично горло перережу, падло!
Конечно, руки у Валеры чесались, требуя расправы, с той самой минуты, как он зашел в квартиру и увидел отрубившегося на диване подонка, застрелившего Костю. Как хотелось поквитаться с ним за смерть друга, порвать на куски, выпустив хоть маленькую толику накопившейся в душе ненависти к этому убийце и ко всему наркотическому сброду вообще!
Но интересы дела, главной целью которого была нейтрализация Лероя, требовали иного, а именно — подробнейших показаний от одного из мелкооптовых дилеров, покупавшего наркотики у непосредственных сбытчиков Нигерийца.
Только так можно было изобличить «бедного студента» как крестного отца питерской наркомафии.
Поэтому приходилось держать себя в руках, ограничиваясь психическим и физическим воздействием и самыми грязными, дьявольскими угрозами, которые только приходили в голову...
Пацаны Костыля
Чахлый стоял напротив братков Костыля с гранатой в руке.
