— Я... я не понимаю, о чем вы говорите, капитан! — отдышавшись и гордо задрав нос, тем не менее дрогнул голосом Трегубов. — В запаску джипа был спрятан именно тот пакет, который вы...
— Значит, говорить правду мы не хотим? На склероз жалуемся?! — покачал головой Дреев. — Ну что же, придется помочь освежить кое-какие эпизоды из недавнего прошлого. — Сунув руку во внутренний карман куртки, он вытащил две фотографии, те самые, которые были найдены в тайнике Чака, и швырнул их на стол. — Узнаешь, сука?! Это ты и твой загорелый друг обсуждаете дела в дружеской обстановке. Просто идиллия, да и только! Дуэт «Карамельки», бля!..
Прыгающей ладонью подполковник сгреб снимки, скользнул по ним взглядом, и лицо его в считаные секунды из пунцового превратилось в бледное как простыня.
Коротко охнув, Трегубов уронил фотографии на пол и жалобно и опасливо посмотрел на решительное, словно вырубленное из твердого базальта, изможденное лицо опера с провалившимися от недосыпания и постоянного напряжения щеками и залегшими под глазами тенями. Такого волка можно взять только хитрым приемом.
— Я... Меня заставили! — едва слышно прохрипел начальник питерского Управления по борьбе с наркотиками, уронив голову в ладони. — Иначе он убил бы всю мою семью! Ее похитили и два дня держали в сыром подвале, угрожая порезать на части и разбросать их возле дома! Я не мог поступить иначе, Лерой держал меня на крючке!
— Ах ты, бедная овечка, — брезгливо поморщился капитан, беря со стола сигареты и торопливо закуривая. — Может, сбегать, травки свеженькой тебе нарвать?! Ой, прости, я забыл, что на улице — зима!
— Валера, я тебя прошу... дай мне шанс! — умоляюще глядя на опера, заканючил Трегубов, со стороны выглядевший окончательно сломленным. — Я договорюсь с экспертом, верну ему кокаин, и он сделает другое заключение!.. Я выполню все, что скажешь! Черномазый будет гнить в тюрьме до гробовой доски, только не губи меня и не оставляй мою несчастную семью бедной и опозоренной! Им и без того пришлось несладко, натерпелись...
В кабинете повисла гнетущая тишина.
— Почему сразу не сообщил в ФСБ, когда их похитили?! — сделав несколько жадных затяжек, после длинного молчания, уже заметно спокойнее спросил Валера. — СОБР из этого шакала и его псов котлету бы сделал, и не пришлось бы доказуху на наркотики собирать! Слизняк ты, Трегубов, а не мент...
— Я напишу рапорт! — почуяв изменение в голосе опера, с удвоенной энергией продолжал заливаться соловьем «раскаявшийся» начальник. — Как только дело нигерийца передадут в прокуратуру, я уволюсь из органов! Честное слово офицера!
— Какой ты офицер, тля навозная? — скривил губы Дреев. — Не позорься лучше, сопли утри! Смотреть противно... И эта мразь командовала мной и другими нашими мужиками почти два года...
— Скажи... ты... еще никому не говорил про... кокаин? — решившись запустить пробный шар, тихо и осторожно спросил Трегубов, искоса поглядывая на нахмурившего брови, окутанного клубами сигаретного дыма оперативника. — Откуда у тебя эти снимки? Только пойми меня правильно, Валера, я готов на все, но мне нужны гарантии.
— Не ссы, шкура, кроме меня о твоих тёрках с Лероем знает только мертвец, у которого я одолжил фотки, но жмурики, как известно, разговаривают только в кино и сказках, так что... Значит, говоришь, готов на все, только бы избежать зоны?! — прищурился капитан, глядя на продажного мента покрасневшими от усталости и дыма глазами. — Без базара?!
— Клянусь! Только не губи, Христом богом тебя прошу, как мужик — мужика! Если бы не семья — я ни в жизнь, заставили, сволочи!
— Это ты сейчас так складно поешь, червь навозный, потому как знаешь — твоя грязная душонка целиком в моей власти! Захочу — кончу, захочу — помилую, — скрипнув зубами, резонно заметил опер и, в упор посмотрев на скуксившегося под его тяжелым взглядом подполковника, наконец устало произнес: — Ладно, дам я тебе шанс, крыса, но учти: попробуешь соскочить — тюрьмой уже не отделаешься. Потому как гадов, не понимающих языка человеческого, давить надо, каблуком по горлу...
Предостерегающе погрозив кулаком, капитан отвел глаза от рыхлой рожи Трегубова, поворотом кисти раздавил в стеклянной пепельнице окурок и наклонился под стол, чтобы поднять выпавшие из дрожащей руки подполковника фотографии. И тем самым потерял контроль над ситуацией, упустив начальника из виду на какие-то две секунды...
Судорожно ищущий выход из почти безнадежного положения Трегубов вдруг спинным мозгом понял, что это — его последний и единственный шанс на спасение. Предатель не верил обещаниям упрямого опера отпустить его с миром и уж тем более не собирался плясать под его дудку.
Вмиг вспомнив все, чему его много лет назад учили инструктора на тренировках по самообороне, и сообразив, что достать капитана ни ногой, ни кулаками не удастся, мусор, подгоняемый страхом и желанием отомстить за унижение, схватил стоящую на столе декоративную чернильницу из зеленого малахита и, замахнувшись, ударил ею по голове в последний момент разгадавшего коварный замысел и попытавшегося отпрыгнуть в сторону капитана.
Пройдя по касательной, тяжелая антикварная болванка все-таки ударила Дреева точно в затылок.
Решившийся на рискованный шантаж капитан распластался на ковре, выронив поднятые фотографии, и затих.
Промокнув рукавом кителя струящийся со лба холодный пот, подполковник, пошатываясь, вышел из-за стола, нагнулся и, положив руку на шею опера, пощупал пульс. Он едва ощущался, но крови на голове капитана заметно не было...
Быстро обшарив его пиджак в поисках оставшихся фотографий и не обнаружив ничего, Трегубов нащупал кобуру с пистолетом, извлек с помощью носового платка табельный ПМ Дреева, вытряхнул из него все патроны, кроме одного, и, сняв с предохранителя, вложил ему в правую руку, сжав пальцы на рукоятке.
Затем поднял чернильницу и поставил на стол.
Патроны с фотографиями убрал во вмонтированный в стену, под декоративной пластиковой панелью, несгораемый сейф и запер его на ключ.
Хладнокровно извлек из ящика стола лежащий там поверх смятой форменной рубашки с погонами «стечкин» и перевел его в боевое положение.
Снова наклонился над Дреевым, осторожно, словно опасаясь, что опер притворяется и сейчас вдруг очнется, перевернул его на спину, взял за руку с пистолетом и, тщательно примерившись, нажал на спусковой крючок.
В тишине кабинета выстрел пээма показался грохотом полевой гаубицы.
Чиркнув по рукаву, тупоносая пуля с визгом ушла в стену, пробив висевший на ней застекленный и ретушированный кремлевским художником фотопортрет президента России аккурат между бровей.
Вскрикнув и зажмурившись от полыхнувшей, словно молния, острой боли, окончательно превратившийся в хладнокровную машину для убийства Трегубов, не мешкая, направил свой судорожно прыгающий в руке «стечкин» в левую сторону груди капитана и выстрелил дважды подряд. На пиджаке опера появились две круглые опаленные дырочки, вокруг которых на глазах расплылось багровое пятно.
