Надежды на светлое будущее, на карьеру перевод-чика рухнули за секунду. За мгновение. Это случилось в самый последний учебный день, во время заключительного, больше похожего на веселый шутливый диалог старых друзей занятия по немецкому языку, которое, как и четыре года подряд, вел его Учитель – сэнсэй и единственный близкий друг профессор Сомов.
Глава 3
Ботаник отложил книгу, снял очки, протер глаза и посмотрел на часы. До окончания лекции оставалось максимум пара-тройка минут. Дверь аудитории неожиданно распахнулась. Без стука. Вошли двое парней-первокурсников с красными повязками на рукавах – дежурные по университету, в чьи обязанности входило следить за порядком и, как это принято называть, «своевременно докладывать» ректору о нарушениях дисциплины студентами. Будь то курение в туалете, драки, происходящие время от времени в ближайшем дворе, или неосторожно оброненные грубые высказывания в адрес преподавателей. Визит дежурных в аудиторию, за минуту до конца лекции, изначально не предвещал ничего хорошего. В аудитории стало тихо. Выпускники замерли в ожидании.
– Ярослава Корсака – к Илье Борисовичу Цепкалову! Срочно! – с порога заявил один из парней и, повернув шею, принялся шарить глазами по аудитории с таким деловым видом, словно давно знал Славу в лицо и мог указать на него пальцем.
– Корсак. – Профессор Сомов вздохнул, нахмурился: – Вас просит зайти ректор. Вы можете быть свободны. Всего доброго. Удачных экзаменов.
– Спасибо, Леонид Иванович.
Корсак поднялся, убрал конспект в портфель и направился к двери. Ухмыляющийся первокурсник посторонился и молча кивнул на дверь. Когда Слава вышел в коридор и решительно направился к кабинету ректора, дежурные шли по бокам, словно конвоиры. Только винтовок в руках не хватало и клацающей зубами овчарки на коротком поводке для полноты картины. Довели до обитой кожей широкой двойной двери, после чего самый шустрый постучал, дождался разрешения войти, воровато сунул голову в щель и доложил Цепкалову, что приказание выполнено – студент Корсак доставлен пред светлые очи главного университетского начальника.
Прозвенел звонок, извещающий об окончании последней на сегодня пары лекций. Решительно оттеснив плечом откровенно упивающегося своей «общественно полезной» миссией конопатого придурка, Корсак вошел в кабинет и прикрыл дверь. Спросил сдержанно:
– Вызывали, Илья Борисович?
И тут заметил, что кроме старика Цепкалова в залитом солнцем просторном кабинете находится какой-то незнакомый тип с квадратной челюстью, в мешковато сидящем на нем гражданском костюме. Слава почему-то сразу подумал, что этот неприятный даже на вид человек с лицом сталевара гораздо больше привык к военной форме, чем к партикулярным шмоткам. В груди почуявшего неладное Славы промелькнул холодок. Присутствие в кабинете Цепкалова этого неандертальца с офицерской выправкой не сулило ничего хорошего.
– Да, войдите, Корсак. – Смерив его затравленным, почти испуганным взглядом, Илья Борисович с опаской кивнул на незнакомца: – С вами хотел встретиться товарищ капитан Береснев. Из НКВД.
По спине Корсака пробежал холодок. «Товарищ из НКВД» отхлебнул чай из стоящего перед ним стакана в подстаканнике, вальяжно поднялся со скрипнувшего стула, характерным жестом – словно поправляя гимнастерку – одернул полы пиджака, подошел к окну, сцепил руки за спиной и принялся, как маятник, покачиваться с носков на пятки.
– Ты ничего не хочешь мне сказать, Корсак? – наконец спросил он, не оборачиваясь.
– Извините, товарищ капитан. Но я действительно не понимаю, в чем дело, – собрав волю в кулак, чувствуя, как предательски дрогнул голос, заверил Слава. – Я ничего противозаконного не совершал…
Он прежде всего подумал о профессоре Сомове и их длящихся уже три с половиной года совместных тренировках по школе ниндзюцу. Другой причины, способной вызвать интерес Чека к его более чем скромной фигуре, Ярослав просто не находил.
– Неужели? Ну-ну. – Береснев выдержал долгую, гнетущую паузу, прежде чем отвернулся от окна, достал из кармана серебряный портсигар, привычно, не спрашивая разрешения, закурил и прищурился от попавшего в глаза дыма, поедая стоящего посреди кабинета Славу холодным взглядом пустых водянистых глаз.
– За двенадцать лет службы впервые сталкиваюсь с такими провалами в памяти. Сын врага народа, живущий с ним бок о бок всю свою жизнь, и даже понятия не имеет, почему им заинтересовался НКВД. Что язык проглотил, а, Корсак?!
– Я… не понимаю… – Перед глазами Славы все мгновенно померкло, предметы и люди закачались. Ему показалось, что у него зрительная и слуховая галлюцинация.
– Не прикидывайся идиотом. Я веду речь о твоей матери, Корсак Анастасии Михайловне! – жестко выплюнул капитан. Добавил, зло щурясь: – Или ты не знаешь, что сегодня утром она была арестована? По указу Совнаркома, предусматривающему наказание в виде расстрела для лица, ближайший родственник которого незаконно сбежал из страны за границу! А также по указу от седьмого августа, предусматривающему еще десять лет лишения свободы за воровство народного имущества.
– Мама?! Это какая-то чудовищная ошибка. Она – не вор. Она врач… Давно уже на пенсии, но до сих пор работает в больнице… Акушеркой…
– Ты хотел сказать – работала, – с ухмылкой прирожденного садиста поправил Береснев. – Точнее – занималась вредительством путем хищения народного имущества в особо крупных размерах!.. Ничего, с врагами народа быстро разберется Особое совещание. А вот с тобой, персонально, разберусь я сам! И не здесь, не в этих стенах, – давил металлическим, бездушным голосом капитан. – Через полтора часа у меня важная встреча во Всеволожске. Конвоя тоже нет. А везти тебя в следственный изолятор НКВД на своей машине мне не по пути, да и времени в обрез. Так что считай, что тебе крупно повезло, Корсак. Ночевать будешь дома. Пределов Ленинграда не покидать! Завтра, ровно в восемь утра, ко мне на допрос. – Береснев назвал адрес и номер кабинета. – А прямо сейчас могу сообщить, что ты отчислен из университета без допуска к экзаменам, без права получения диплома и последующей работы в государственной системе, во благо нашей Советской Родины. Дети врагов народа не имеют права служить Отечеству, которое продали их родители!
– Товарищ капитан прав, – не удержался от реплики ректор, торопливо промокающий скомканным носовым платком влажный, блестящий от пота лоб. – Вы отчислены, студент Корсак. Без права восстановления. За документами зайдете в канцелярию, к секретарю.
– Тебе все ясно? – скрипнул зубами «товарищ из НКВД» и щелчком указательного пальца, словно невзначай, стряхнул прямо на паркетный пол пепел папиросы. – Вопросы есть?!
Славе показалось, что земля стремительно ушла у него из-под ног. Похоже, кое у кого, принимающего решения там, на самом верху, неизлечимая болезнь мозга и прогрессирующая мания преследования. Что окружающий его такой цветной и многогранный мир вдруг окончательно и бесповоротно сошел с ума. Как могло оказаться, что мама, его милая, добрая, любимая мама, всю свою жизнь помогающая появляться на свет детям, вдруг оказалась вором?! Что такого она украла?! Что же касается родственников за границей, то, насколько ему известно, они покинули пределы России сразу же после революции. Указ же, предусматривающий огромный срок близким сбежавшего изменника, вышел всего три или четыре года назад…
