– Бог не выдаст – свинья не съест, – кажется, Слава так погрузился в свои мысли, что произнес эту фразу вслух.
– Я в таких случаях говорю иначе, – понимающе прищурился Шелестов. – Где наша не пропадала. Наша пропадала везде. И на суше, и в воде. А также в воздухе… С парашютом, я так понимаю, ты еще не прыгал?
– Научусь, – спокойно пообещал Слава.
– Я даже не сомневаюсь. У нас в команде, в отличие от милиции и армии, за брак в работе, неподчинение и невыполнение задания, а также за прочее разгильдяйство в звании и должности не понижают. И в рядовые и патрульные пинком под зад не переводят, без перспективы дальнейшего служебного роста… В «стерхи» крайне трудно попасть, Слава. Но еще труднее вернуться обратно, в обычную жизнь. Покинуть группу можно только двумя способами: или посмертно, как герой, или заслуженно, с пенсией, которая не снилась даже генералам… С первым вариантом, надеюсь, понятно. А второй – это когда по состоянию здоровья или возрасту приходит срок зачехлять оружие.
– Я понял, Максим Никитич, – кивнул Слава. – Меня это устраивает. Кстати, куда мы едем?
– На базу. – Шелестов достал папиросу, закурил. – Это недалеко от Ижоры. Там мы, пернатые, большее время года и гнездимся. Не считая вылетов на задания и тренировочных сборов в других климатических зонах. От севера до юга. От запада до востока. Живем, как все служивые – в солдатской казарме. За тройным забором из колючей проволоки. Носим форму пехоты. Только в отличие от «сапогов» рацион питания, распорядок дня, а также занятия по боевой и политической подготовке у нас несколько… отличаются. И спим мы не на провисших железных двухъярусных койках, обмотавшись колючим солдатским одеялом, а на нормальных кроватях с перьевыми подушками. Да и знаки различия у всех одинаковые, несмотря на звания. Точнее – их просто нет. Петлицы чистые, как душа младенца. Кто есть кто все и так знают… Вместо трех часов политинформации в неделю – всего десять минут, и то через раз… Некогда. Строевых занятий и плаца нет в принципе. Половина всего полезного времени проходит в классе, за партой. Изучение топографических карт, основ полевой медицины, иностранных языков, технических характеристик зарубежных видов огнестрельного оружия, теории выживания в экстремальных условиях, психологии допроса… И еще пара десятков весьма полезных специфических дисциплин. Вместо обычной полосы препятствий… не совсем обычная. Расположенная не под открытым небом, а под крышей огромного самолетного ангара. Так что скучно не будет, Охотник. Особенно в первые три-четыре месяца, пока оботрешься, сдашь зачет и получишь допуск. А потом и подавно… И еще один тонкий момент. Не самый важный, но весьма существенный… Любые контакты с внешним миром без моего личного разрешения категорически запрещены. Во время пребывания на базе они изначально маловероятны, с этим проблем не возникает. У подавляющего числа ребят нет ни жен, ни детей, ни прочих родственников или в принципе, или, в качестве исключения, в радиусе тысячи километров от Ленинграда… Сложность возникает по другому поводу. Крепкие, молодые мужики должны время от времени расслабляться в постели с женщиной. Как говорит наш доктор, рукоблудие ночью под одеялом может снять физический дискомфорт, но только не эмоциональный. Мы заботимся о психическом здоровье своих бойцов. Поэтому примерно один раз в месяц каждый взвод на двое суток выезжает в лес. К границе с Эстонией. Там, на берегу реки, у нас есть бревенчатый домик для отдыха, с баней. Между собой мы называем его «дачей». На «даче» происходит общение с девушками. Все они молодые комсомолки. Милы, физически здоровы, проверены на благонадежность и вполне общительны. «Дача» – единственное место, где желающим расслабиться можно употреблять алкоголь… Так что, как видишь, для бойцов предусмотрены все условия… Хозяин готов закрыть глаза на любые не вредящие делу безобразия ради главной цели – «стерх» должен быть способен в течение часа после получения приказа покинуть базу и выполнить любое задание, в любой точке глобуса. Или – умереть. Поэтому половина группы круглосуточно находится на боевом дежурстве, в то время как другая половина занимается подготовкой или отдыхает.
– Максим Никитич. Во избежание дальнейших неясностей я хотел бы знать границы моей осведомленности. О чем я имею право знать, а о чем лучше даже не спрашивать.
– Спрашивать можно, и даже нужно обо всем, Охотник. Если информация особо секретная и не предназначена для рядовых бойцов, ты ее просто не получишь.
– «Стерх» – большая команда?
– По списку – сорок человек. Я, мой заместитель, майор Александр Игоревич Скачко по прозвищу Бритва, доктор Семен, он же – Доктор Спирт, и четыре группы по девять ребят в каждой. Командир и восемь бойцов.
– Получается тридцать девять.
– Сам… он тоже «стерх». Первый номер, – как показалось Славе, – с некоторой толикой высокомерной профессиональной иронии сообщил Шелестов. Мол, чем бы дитя ни тешилось. Как-никак Хозяин. Пусть утолит тщеславие.
– Максим Никитич. Для меня это не имеет значения, просто для сведения… «Стерх» – это Чека или армия?
– Ни то и ни другое. Мы сами по себе и вне политики. Так что к армии, конечно, ближе.
– Кто такой Сам? – рискнул, не сдержавшись, Слава.
Ответом было молчание, едва различимый слухом скрип кожи сиденья и равномерный гул автомобильного мотора. Как и следовало ожидать, тема личности куратора спецгруппы являлась табу.
– Кроме поездок на «дачу», другой отдых предусмотрен? Я имею в виду отпуск и все такое?
– Разумеется, как же иначе. Все мы не железные, – с готовностью ответил Шелестов. – Примерно один раз в полгода каждое отделение выезжает на отдых. Дней на пять-семь. Или к морю, или в горы, в походный лагерь. Для всех окружающих мы в это время – команда. Сборная РСФСР по спортивному пятиборью.
– А… поодиночке? Каждый – куда хочет? – заранее зная ответ, без малейшей надежды на чудо уточнил Слава.
– Это исключено, – резко качнул подбородком подполковник. – Категорически.
– Выходит, ни у кого из бойцов, до тех пор пока не придет время «зачехлять стволы», не может быть никакого гражданского «прицепа» – ни личной жизни, ни друзей, ни семьи, ни детей? Только база отряда, спец-операции и девочки на «даче».
– Никакой, – глядя в покрытое каплями дождя стекло, не поворачивая головы, металлическим голосом отсек подполковник. – Все «стерхи» – личная собственность государства. Страны. Родины. Ее надежный щит и карающий меч. Ее секретное оружие. А у оружия не может быть никакой личной жизни. До тех пор, пока металл не состарится, не сломается, не потеряет свои боевые характеристики и его не спишут – либо в переплавку, либо в музей. Так что забудь и смирись, Охотник… О семье будешь думать после окончания службы. А сейчас не время. Европа на краю новой большой войны. Нужны упреждающие контрмеры… Я чувствую: из тебя получится отличный боец, Слава. Интуиция меня еще никогда не подводила. Тебе будет хорошо с нами, а твоим родителям не будет за тебя стыдно. Они будут гордиться тобой.
– Отец и мать погибли, – сглотнув подступивший к горлу ком, хрипло сказал Слава.
