Игра продолжается до тех пор, пока игроки ещё могут своими ходами отгородить свои участки игрового поля, или уменьшить участки противника. Либо пока оба игрока не скажут «пас».
Правила Го напоминают известную компьютерную игру «Жизнь». Эти правила фактически регламентируют только процедуру взятия камней — и все! А дальше на этом пустом месте непостижимым образом возникает надстройка исключительной красоты и убеждающей силы, которая с полным основанием может считаться моделью жизни. Японцы так и говорят: «Го учит жить!»
Камни выступают в роли примитивных организмов некоей популяции, которая борется за жизненное пространство в условиях конкуренции. События на доске развиваются по законам какой-то изощренной и, в то же время, рафинированной логики. Человек, играющий в Го, пытается выработать линию поведения, совместимую с этой логикой, но то и дело сбивается с пути. Можно смело сказать: «Если верно, что люди учатся на своих ошибках, то игроки в Го — самые упорные ученики». Предела для совершенствования в этой игре нет.
Существует масса компьютерных программ по игре в шахматы, но ни одна из существующих сегодня программ по шашкам Го не может рассчитать идеальную стратегию проведения поединка. Это о чем-то говорит. Я, например, выигрываю у своего компьютера гораздо чаще, чем он у меня.
Рубка с компьютером за пространство доски подходила к концу. Судя по расположению камней, победа и в этот раз будет за мной. Из шашечной баталии меня вырвали нестройные крики в коридоре. Я прислушался:
— Замочили, точно говорю!
— Да ты что?
— В натуре?
— Без байды.
— И где?
— В десяти метрах от входа в общагу лежит.
— И кто?
— Пацан какой-то. Молодой.
— Из наших, общажных?
— Вроде бы нет.
— Сейчас столько новых понаехало, кто их всех разберет.
— Это точно.
— За что, интересно…
Я пулей вылетел из комнаты. В толпе гомонящего на площадке народа выделил Толика, соседа по блоку. Схватил его за плечо:
— О чем речь? Кого убили? Где? Когда?
— Хрен его знает. Я только подошел. Скиф, отпусти руку, больно! — Толик, морщась, пытался освободиться от захвата. Я осознал, что делаю ему больно, ослабил хватку:
— Так что там за понты? О каком трупе речь? — обернулся я к окружающим. Они на секунду замолчали, потом их снова прорвало:
— Недалеко от входа убили…
— Молодого парня только что мочканули.
— Недавно совсем, минут пять-семь назад.
— Скиф, я сам видел. Слева от крыльца, шагах в двадцати…
— Из магазина возвращался, смотрю, лежит…
Я уже их не слушал, а стремглав летел вниз по лестничным маршам, не разбирая ступенек. Сердце бешено колотилось: «Это же Мишка, я же чувствовал! Знал! Сердце давило, подсказывало! Почему не поехал вчера с ним и все не выяснил? Почему с утра в офис к нему не пошел? Скиф — простофиля, баран, урюк! Что ж ты так друга… Ведь чувствовал же…Как же ты дальше будешь с этим жить?»
Выскочил на высокое крыльцо. Огляделся. Как и говорили ребята, слева от ступенек толпилась небольшая кучка народа. Еще не было ни милиции, ни скорой. Одни праздно шатающиеся зеваки. В одно мгновение оказался рядом. Бесцеремонно всех растолкал и склонился над телом:
— Тьфу, ты! — выдохнул с облегчением и чуть не плюнул на искаженное предсмертной гримасой черное лицо.
Убитый был негром. Рукоятка ножа, торчащая из левой стороны груди, явственно свидетельствовала о произошедшем. Еще один африканский студент вместо образования нашел в нашем государстве свою смерть. Если он был прописан в моем общежитии, то уже завтра на входе, возле вахты, вывесят некролог с его фотографией в черной рамочке. «Черный в черном», — мелькнул в голове каламбур из области опять-таки черного юмора.
Такое случается у нас в университетских общежитиях с завидной периодичностью. Не удивительно — уж больно вольготную жизнь ведут у нас нацмены. Играет существенную роль в этом деле их патологическая тяга к наркоте, любовь к местным недорогим девочкам и открыто наплевательское отношение к окружающим. За это и приходится рассчитываться. Иногда вот так — жизнью.
— Эгей, Скиф! Коронером заделался? — кто-то положил мне руку на плечо. Я вздрогнул и резко обернулся.
— Чего дергаешься? — спокойно поинтересовался Майкл. — Никогда трупов не видел?
— Как тебе сказать, — я встал и распрямился. Было такое ощущение, как будто с шеи сняли пудовую гирю, — нервы, по всей вероятности, шалят…
— Все болезни от нервов, один СПИД от удовольствия, — ни секунды не мешкая, брякнул Майкл и внимательно посмотрел мне в глаза. — Ты чего?
— Что-то нехорошо мне. Сердце покалывает. — Я помассажировал левую часть груди.
— А-а-а-а-а, — Мишка обнял меня за плечи, увлекая к входу в общежитие, и доверительно, понизив голос, сообщил: — Я тебе всегда говорил — лечить надо. И нервы, и сердце, и все остальное. Здоровье, оно одно. О нем заботиться надо. И не от случая к случаю, а постоянно.
— Согласен. Вот сейчас мы этим и займемся, — выдохнул я с облегчением. — Я как раз все лекарства припас. В холодильнике лежат. Особо ценные спрятал в морозильной камере. Это, кстати, уже второй повод за последние двадцать секунд рассказать тебе про медаль, учрежденную Петром Великим.
— Это о какой медали идет речь?
— Петр первый учредил пудовую медаль…
— Пудовую?
— По-моему, да. — Я задумался. — Если ничего не путаю. Тяжелая она была очень, короче.
— И за какие такие особые заслуги перед Отечеством ею награждали? — продолжал расспрашивать Мишка.
— Называлась она гордо: «За пьянство!»
— Надо полагать, давали ее не за примерное безалкогольное поведение. И как такой вес цепляли на грудь? На ремне через плечо?
— Давали ее, ты, Майкл, понял совершенно правильно: за особую тягу к спиртным напиткам, а носилась она на шее.
— Насильственно?
— Полагаю, заклепывали ее на шее…
— Наверное, клепали. Сварочных аппаратов тогда еще не было, — резонно заметил Майкл.
— Петр с алкоголиками вообще не церемонился.
— Страсти-то какие. Хорошо, что нам с тобой, Скиф, довелось проживать на другом историческом отрезке времени…
Мы вошли в лифт, Майкл нажал нужную кнопку и спросил:
— Как там со вторым поводом? Что-то я не соображу. Первый я понял — нам обоим светит по такой пудовой медали, исходя из вчерашнего поведения и целенаправленности нашего сегодняшнего настроя…
— Это как раз второй, а первый повод это то, что у меня с плеч гиря пудовая упала, когда я этого нигера с пером в бочине увидел.
