— Вот. Так оно и есть. Отсюда вытекают следующие вещи, — назидательно заговорил Мартын. — Отвезет он ее на час раньше ― раз. Обязательно встретит после спектакля ― два. Они поедут куда‑нибудь ужинать, думаю, в приличное место ― три. На представление он, скорее всего не пойдет, а отправится домой на эти пару часов или проболтается все это время в офисе ― четыре. И последнее. Пятое и главное. Мелочей, Виктор, не бывает. Не мыслям надо учить, а мыслить…
— Понял, понял. Последнее выражение — тоже цитата из Канта. Ты прав, полюбил я старика Иммануила. Причем, все душой. А мне из всего вышесказанного следует незамедлительно записать третий раз один и тот же адрес. Уже записываю. — Ключник раскрыл тетрадь и быстро записал напротив времени — название улицы и номер дома.
— Я тебе обещал рассказать анекдот, — проигнорировав ироничные нотки в голосе напарника, напомнил Мартын.
— Точно. Давай. Он должен быть, насколько я понимаю, с каким‑то нравоучением для необразованного медвежатника. — Ключник запихнул тетрадь и ручку в бардачок.
— Есть немного. — Мартын поправил длинную прядь каштанового парика и пригладил большим и указательным пальцами густые усы. — Сын не желает учиться. Категорически. Выпускной класс. А у него, между тем, одни неудовлетворительные оценки. Учителя возятся с этим, а результатов — ноль. Мать уговаривает, плачет. Снова — ноль. Видя абсолютную нерезультативность этих методов, решает она, пока не поздно, к этому вопросу подключить отца: «Объясни, дорогой, нашему сынуле по–мужски, что нельзя так относиться к знаниям!» Тому делать нечего, он соглашается — родной сын катится по наклонной плоскости. В выходной день берет сына с собой. Везет его на своем «Мерине» в крутой ресторан. Изысканные кушанья. Семь халдеев обслуживают столик. Двенадцать перемен блюд. Вина девятнадцатого века. Коньяк столетней выдержки. К ароматной сигаре подносят золотую зажигалку. Пепельницу меняют после каждого прикосновения сигары к ее дну. После обеда отец везет его в казино. Рулетка, карты, автоматы, бильярд, боулинг. Все к их ногам. После казино — элитная сауна со всеми мыслимыми и немыслимыми прибамбасами. В завершение, свежие спелые молоденькие девочки исполнили абсолютно все прихоти отдыхающих мужчин. Словом, устроил папаня сыну кайфовый оттяг. А по дороге назад, уже на подъезде к дому, ненавязчиво так поинтересовался:
— Как, сынок? Тебе понравилось? Хочешь так жить?
— Хочу, конечно. Очень хочу, папа. — Разомлевший на широком сиденьи шестисотого «Мерседеса» заблеял отпрыск благодарно и радостно.
— А вот для этого, сынок, и надо много и хорошо учиться!
В салоне «четверки» повисла долгая пауза. Ожидаемого смеха Мартын так и не дождался. Виктор бесцельно открыл бардачок, вытащил тетрадь, слегка сдвинул страницы и повертел ее перед лицом на манер веера. Молча. Без тени эмоций. Мартын достал сигарету и неторопливо закурил:
— Анекдот закончился. Можно смеяться!
— Да–а-а, — кисло протянул после бесконечно растянувшейся паузы Ключник. — Был бы у меня такой клевый папик! Я бы тоже был законником, а не курочил сейфы. Ходил бы, как все эти придурки, в белой рубашке, черных брюках и в идиотском галстуке. Таскал бы кейс, забитый прайсами, загребал бы кучу денег по закону и ездил бы на своем, а не на ворованном джипе. Не знал бы, как воняет параша, куда прятать при шмоне заточку и стиры, как спать на шконке, отполированной спинами сотен зэков…
— Не знал бы ты тогда, Виктор, где в камере слон и слонята, волчок, стельки, лепесток, медиатор, расческа… Не знал бы даже кто в хате хозяин…
— Ух, ты? — оживился, стряхивая оцепенение, Ключник. — А ты откуда эти дела знаешь? Судя по слухам, ты ведь не из наших, не из сиженых. Рога не мочил, пайку не хавал. И кто же, по–твоему, в камере хозяин? Бакланы обычно отвечают: вор, авторитет, смотрящий, старший… Ну, или пахан, на худой конец.
— Хозяин, Виктор, на хате, априори, — паук. Люди приходят и уходят, а он все время там находится, безотлучно. Потому и хозяин по праву.
— Ты смотри, верно, — удовлетворенно закивал Виктор. — Сам додумался или рассказал ответ кто?
— Стол и слонята — это стол и табуреты, — игнорируя вопрос, продолжил Мартын. — Волчок — дверной глазок. Расческа — это вешалка. Медиатор — совок. Лепесток — носовой платок. Стельки, ты их стирами называешь, это карты.
— Вау! Мартын, да ты тюремные азы рубишь. С тобой можно мазево поботать о жизни за забором…
— Я надеюсь, ты не будешь меня спрашивать, где, когда и сколько я чалился? К нашему делу это никак не относится! — ставя точку на данной теме, отчеканил Мартын. В его голосе прорезались металлические нотки.
— Ну, раз не хочешь, не буду. Хотя не думаю, что за твоей откровенностью последует какая‑нибудь подляна. Я, например, никогда ничего не скрываю о своем прошлом. Три ходки, как с куста. Две — звонком, одна по амнистии. Тоже мне тайны, — недоуменно пожал плечами Ключник и начал листать тетрадь. — В принципе, я так понимаю, что с этим клиентом все понятно. Ежедневно все происходит по одному сценарию. Плюс минус какие‑то мелочи. Девять тридцать — за ним домой заезжает на «Тойоте–Камри» водитель. В десять — начинает работу в офисе. Тринадцать ноль–ноль ― он обедает в кафе «Десна». Четырнадцать ноль–ноль ― возвращается на работу. Пятнадцать тридцать ― выезжает к любовнице — Дорощук Екатерине по трижды записанному адресу, — не удержался от подковырки Виктор. — Проводит у нее два с половиной — три часа. К семи вечера возвращается на полчаса — сорок минут в офис «Гаммателеком». Восемь — начало девятого ― уже дома. Законопослушный, «правильный», порядочный член общества. Хоть завтра в депутаты. А мы его — хлоп. Увалим чекиста сраного, мочканем ― только в путь…
— «Он в прошлом красный офицер, его нам ставили в пример», — пропел Андрей и подмигнул Виктору.
— Не красный, а младший… Хотя да, он же подполковник в отставке. Так, как ты изобразил, будет правильно.
— Настоящий мужчина без женщины неуязвим.
— Это тоже…
— Это я к тому, что они вышли. Записывай время, — перебил его Мартын и кивнул в сторону подъезда.
— Все, как ты и говорил. На час раньше. Семнадцать десять. Мартын, неужели у тебя не ноет все внутри при взгляде на ее тело? — Быстро черкнув цифры в тетрадь, Ключник с восторгом уставился на грациозной походкой профессиональной манекенщицы направляющуюся к машине актрису. Она была утонченна, хрупка, скромна и в тоже время невообразимо сексуальна. Легкое флеровое одеяние было похоже на серое облако, витающее само собой вокруг ее тела. Его прозрачность выгодно демонстрировала юные гибкие формы. Она оперлась на руку спутника и неторопливо вплыла в салон автомобиля через правую заднюю дверцу, предупредительно открытую шустро выскочившим водителем.
— Вот это да! Какая киска! — продолжил восторгаться Ключник. — Почему нам Фрол не поручил выкрасть ее? Ах–ох–эх! Женские часики! Один часик — пятьдесят долларов! Я за нее отдал бы целую сотню. Даже полторы. Нет, две! Двести баксов за один час! Успел бы раза три. Не меньше.
