— Тогда что? — Генерал перестал улыбаться и, обратив внимание на то, что Илья Аркадиевич уже принялся за свиной стэйк, в свою очередь придвинул к себе блюдо со вторым и вопрошающе уставился на собеседника.
— Угадывать надоело? Со второго раза надоело? — усмехнулся Илья Аркадиевич.
— Ну, почему надоело… Если подумать… Проанализировать… — Геннадий Иванович положил в рот кусок мяса и принялся неторопливо его пережевывать. — Я абсолютно прав. Это варианты, которые сегодня актуальны и на поверхности. Оба.
— То есть они являются достоянием общественности? Поэтому ты решил, что речь пойдет об одном из них? Ты это хочешь сказать?
— Не совсем так. Я бы сказал, что, исходя из известных мне процессов в нашем государстве, эти два заслуживают, применительно к нашей сегодняшней встрече, самого пристального внимания.
— И с твоей, и с моей стороны?
— Да, — ответил генерал, помедлив самую малость. — Объяснюсь. Из‑за пустяков вы меня вряд ли так скоропалительно пригласили бы обедать. А серьезного, такого, что могло бы затронуть наши с вами интересы, в стране на сегодняшний день ничего не происходит. Только эта дурь — пиар–атака оппонентов на ваш блок и накат на собственность. Если же говорить о наших общих интересах в частном бизнесе, то из всех объектов, находящихся под ударом, первым надо спасать металлургический комбинат. Это жемчужина. Ее потерять нельзя. Все.
— Красиво изложил. И что из сего следует? — с заметно повысившимся интересом спросил Илья Аркадиевич.
— Остается только один вариант. Предмет вашего сегодняшнего разговора мне просто неизвестен. Поэтому гадать смысла нет. Излагайте. — Геннадий Иванович положил последний кусок стэйка в рот, отложил нож и вилку, развел руки в стороны и широко улыбнулся.
— За что я тебя люблю, Гена, так это за твои мозги…
— А как же извечная офицерская тупость?
— Перестань. Пошутили и хватит. Есть для тебя небольшое, но срочное и довольно прибыльное дельце.
— Весь внимание. — Генерал убрал с лица улыбку, закурил и начал пить крошечными глотками принесенный официантом Сережей ароматный кофе.
— Речь пойдет об одной столичной компании. Ее не надо, — веско произнес Илья Аркадиевич.
— Совсем?
— Совсем. Она должна прекратить свое существование. Причем в самое ближайшее время. Здесь все необходимые данные по ней, — политик выложил на стол дискету. — Я думаю, у тебя с исполнителями проблем нет?
— Нет, конечно. Профессионалов достаточно. Хоть своих, хоть со стороны. Полно. Способ любой?
— Без разницы. На твое усмотрение. Нужен результат. Стопроцентный.
— Под ноль? — уточнил генерал.
— Точно так. Чтоб камня на камне от нее не осталось. Она мешает… скажем так, очень хорошим людям.
— Это понятно. Для плохих ни я, ни вы не расстарались бы. Именно для таких дел у меня очень хороший специалист есть. — Геннадий Иванович внезапно поднял глаза и жестко зафиксировал взгляд на лице собеседника. — Мой какой интерес в этом деле?
— Резонный вопрос. Объясняю, — спокойно выдержал его взгляд политик. — Фирма весьма и весьма не бедная. На дискете все нужные данные есть. Сможешь хорошо поживиться.
— Сам?
— Я в долю к тебе не набиваюсь. Меня интересует качество исполнения задания и сроки, — пожал плечами Илья Аркадиевич. — Бери, делай. Все в твоих руках. Денег там много. А спрашивать тебя за них никто не будет. Мне хватит благодарности…
— От весьма хороших людей. Понял. Можете считать, что процесс пошел, — закончил за него Геннадий Иванович, спрятал дискету во внутренний карман пиджака и лучезарно улыбнулся.
— Лучше бы ты сказал: «Можете считать, что этой фирмы уже нет».
— Если вам так больше нравится, считайте, что я так и сказал: «Можете считать, что этой фирмы уже нет». В моей конторе проколов не бывает.
— Гордыня мой любимый грех. — Илья Аркадиевич допил кофе, аккуратно поставил чашечку на блюдечко и встал.
— Это не гордыня, это реалии нашей сегодняшней жизни. — Генерал тоже допил кофе одним глотком, отставил в сторону прибор и достал очередную сигарету.
— Гена, Гена, — покачал головой политик. — Когда ты уже начнешь о здоровье заботиться?
— Кого и что изменит, всем давно известно. — В тон ему ответил Геннадий Иванович и прикурил. — Не будем о грустном.
— Все как‑то мы с тобой не соберемся по коньячку пройтись, — посетовал Илья Аркадиевич, направляясь к выходу. — Так, от души. Чтоб все развернулось.
— А потом свернулось. И сразу в сауну и по девочкам. — Геннадий Иванович на правах хозяина пошел провожать его к выходу.
— Недосуг. Времена не те. Расслабляться некогда. Работать надо, — горько вздохнул политик. — Вытолкнуть могут. Столько вокруг молодых, зубастых и энергичных.
— Этих хватает. Но жалеть себя иногда тоже надо.
— Не говори. Надо как‑то собраться, махнуть на все рукой и выбраться куда‑нибудь отдохнуть. — Остановившись у порога, политик протянул генералу руку и мотнул головой в сторону зала: — Может, все же скажешь, где пулеметы заныкал?
— Может, и скажу. Во время отдыха. В сауне, — хохотнул в ответ тот и пожал протянутую руку. — После литры коньяка.
— Все с тобой ясно. Счастливо. Рад был повидать.
— Всего доброго, Илья Аркадиевич.
Мимо Геннадия Ивановича проскользнули две огромные тени и пристроились возле хозяина.
Опера
Дым причудливыми хлопьями висел в воздухе, стоял плотной пеленой по углам, под потолком витал огромной мутной тучей, а вокруг однолампового плафона, пробивающего эту мглу тусклыми лучами электрического света, образовывал спиральные завихрения на манер тайфуна. Кондиционер давно и четко уяснил, что этот бой ему не выиграть и теперь просто шелестел по инерции, делая вид, что выполняет свои обязанности.
Старший опер «бандитского» отдела Главного управления «К» Виктор Серегин машинально провел ладонью по серому от усталости лицу, выпустил очередную порцию дыма сквозь плотно сжатые губы, потянулся, словно пытаясь достать кончиками пальцев до потолка, и снова развалился в кресле–вертушке.
Хотел на манер голливудских полицейских забросить отекшие ноги на стол, но, передумав, придвинул стул и взгромоздил ноющие конечности на его сиденье. Стол был в два раза выше и, соответственно, усилий нужно было приложить вдвое больше. Это он определил как первую причину изменения своих намерений. Вторую он, немного поколебавшись, сформулировал как непедагогичное поведение — молодежь не стоит учить плохому — сама научится, причем, быстро, качественно и без всякой помощи.
Представитель этой самой молодежи, Никита Карпов, опер того же элитного отдела управления, сидел на стуле, опершись локтями на колени и низко склонив голову. Он отрешенно выпускал узкие струи дыма в пол. Они разбивались о потертый линолеум с рисунком паркета и расползались во все стороны ленивыми волнами.
