Не успела я задать себе этот вопрос, как на лестнице
показалась тощая тетка в ситцевом платье жуткой расцветки. Она глянула на
запертую дверь, поджала и без того тонкие губы и процедила:
– Да уж! Непонятно, за что некоторые сотрудники зарплату
получают!
– Вы не знаете, где Кауфман? – осведомилась я.
– Должна сидеть на рабочем месте, – злобно рявкнула
женщина.
– У нее не библиотечный день сегодня?
– Вчера отдыхала. Лентяйка она!
– Часто опаздывает?
– Да постоянно, зачем только держат на службе такую
разгильдяйку?
Я поднялась наверх, набрала номер телефона Ани, услышала
длинные гудки и, поняв, что линия до сих пор неисправна, отправилась по знакомому
адресу.
Дома никого не оказалось. Позвонив в дверь, я не услышала за
ней никаких признаков жизни и повторила попытку. В ответ – тишина. Аня жила в
доме, построенном в пятидесятых годах прошлого века, дверь в ее квартиру была
простая, деревянная, обитая коричневой кожей. Когда-то у нас с бабушкой на
улице Кирова, нынешней Мясницкой, была точь-в-точь такая обивка, я в детстве
проковыривала в ней дырки и вытаскивала наружу клочки серо-желтой ваты.
Вероятно, Аня живет здесь со дня рождения. Еще в двери, примерно на уровне моих
глаз, было прорезано небольшое узкое отверстие. Его прикрывала железная
пластинка с надписью «Почта». Я осторожно приоткрыла ее и крикнула:
– Аня, откройте, это Даша, ваша вчерашняя посетительница от
Кати. Не бойтесь. Вы меня слышите?
Но в квартире стояла полная тишина. Мне было слышно, как на
кухне или в ванной из крана капает вода.
Подумав, что мы с Кауфман просто разминулись, я вернулась в
институт. Тучная Аня, очевидно, небольшая любительница пеших прогулок, небось
она предпочла проехать одну остановку до работы на автобусе, а не топать пешком
по раскаленному тротуару. Ожидая увидеть ее в лаборатории, я вновь сбежала в
подвал и опять ткнулась носом в замок. Может, Аня сейчас сидит на берегу
водоема или наслаждается мороженым?
Решив заехать к ней за обувью вечером, я порулила в больницу
к Сергею. Вообще-то я ожидала, что придется упрашивать секьюрити, даже
проверила, есть ли в кошельке десятидолларовая бумажка, но охранники не
проявили ко мне никакого интереса, и вскоре я узнала в справочной, в какой
палате лежит Якунин, потом вознеслась на нужный этаж и пошла по вытертому,
пахнущему хлоркой коридору.
На посту сидела пожилая медсестра. Увидев меня, она
нахмурилась.
– Почему без бахил? Вот люди! В отделение прямо в уличной
обуви прутся! Вы бы еще в операционную в ватнике заявились. Неужели не ясно? У
нас стерильность.
– Простите, я не знала.
– Пять рублей жалко, – не слушала меня
медсестра, – господи, за копейку удавятся! А мы мой потом за всеми.
Я быстро вытащила из кошелька сто рублей.
– Можно у вас бахилы купить?
– И где я тебе девяносто пять целковых наберу? –
окончательно разъярилась тетка.
– Спасибо, спасибо, – заулыбалась я, – мне не надо
сдачи!
Медсестра открыла большой пластмассовый короб, вытащила
оттуда пару скомканных, явно побывавших в употреблении одноразовых бахил
нежно-голубого цвета и совсем другим тоном сказала:
– Надевайте. Вас я ни разу здесь не видела. Только что
положили? Кого? Могу помочь с уходом.
– Огромное спасибо за вашу доброту, только я просто
навестить приятеля пришла. Подскажите, где пятая палата?
Поняв, что дополнительного заработка не будет, дежурная
вздохнула.
– Идите прямо. А кто вам нужен? Самойлов? Его вчера
соперировали.
– Нет, Якунин.
Дежурно-спокойное выражение исчезло с лица сребролюбивой
дамы.
– Якунин?
– Да, – кивнула я.
– А вы ему кто?
– Коллега, с работы, – бодро соврала я, –
проведать сослуживца отправили.
– Ну и ну, – покачала головой собеседница, – так у
вас ничего не знают?
– Что случилось? – воскликнула я, на этот раз с
абсолютно искренней тревогой.
– Умер он!
– Когда? – закричала я.
– Тише! – цыкнула тетка.
Я замолчала, в этот момент к посту подлетела девочка лет
четырнадцати с виду; не обращая на меня никакого внимания, она зачастила:
– Лидия Семеновна, в двенадцатой Гордин тумбочку сломал,
дверцу отодрал, сам, дернул – и ага, а теперь ругается, будто кто-то другой
виноват!
– Алла, – строго сказала Лидия Семеновна, – с
какой стати ты перебиваешь взрослых? Разве не видишь, мы разговариваем?
– Так она же родственница, – ляпнула Алла, – ходит
просто так, а у нас работа.
Лидия Семеновна сурово сдвинула брови.
– Ступай в сестринскую и там подожди!
Алла шмыгнула в дверь, расположенную за спиной суровой
начальницы, неплотно ее прикрыв, – выкрашенная белой краской створка
тихонько поскрипывала, очевидно, ее раскачивал сквозняк.
– Видали? – вздохнула Лидия Семеновна. –
Практиканток из училища прислали, а у них в голове ничего, кроме одного: как бы
денег с людей содрать. У нас-то в их возрасте идеалы имелись, лично я шла в
медицину, чтобы недужным помогать, а эти! Просто ужасно. Стакана воды так
просто не подадут, чуть что за профессиональные обязанности выбивается, мигом
про оплату вспоминают.
– Вы тоже мзду собираете, – не утерпела я.
Если честно, меня удивляют взрослые люди, которые, держа в
руках сигарету и самозабвенно ею затягиваясь, говорят: «Ванечка, не смей
курить, увижу – выдеру ремнем».
Прежде чем налетать на ребенка, посмотри на себя. Лидия
Семеновна только что взяла с меня за пятирублевые бахилы сотню, а потом стала
упрекать юных практикантов в алчности.
– Если бы у девочек не было перед глазами примера старших
товарищей, – закончила я, – навряд ли они рискнули бы требовать с
больных деньги. Видят, что вы за принос судна рубли сшибаете, и тоже свой
кусочек получить хотят.
– Нас такими жизнь сделала! Зарплата маленькая, а хлопот
полон рот.
Я хмыкнула. Слишком многие взяточники оправдываются таким
образом, например, сотрудники ГАИ и педагоги, берущие деньги за пересдачу
экзаменов. Но перевоспитывать Лидию Семеновну бесполезно, да и не нужно.
– Отчего же умер Якунин? – я сменила тему разговора.
Медсестра хмуро ответила:
– Все вопросы к доктору.
