Гортензия от злости чуть не швырнула на пол котелок. А
Люсенька довольно хихикнула и закурила новую папироску. Потом у них появились
дети, почти одновременно у всех. Настя у Трошевых, Сергей у Якуниных и Алеша у
Клара́. Многие компании распадаются, когда дети достигают школьного возраста,
потому что отпрыски ссорятся между собой и бедным маменькам приходится без
конца разнимать драчунов. Но Настя, Сережа и Леша никогда не выясняли отношений
на кулаках. Впрочем, Алексей большую часть детства, юности и отрочества провел
вне дома. Без всякого стеснения Гортензия Петровна сказала мне:
– Мы с Михаилом Николаевичем отдали жизнь науке. Марфа и
Люся имели возможность заниматься детьми, а я помогала мужу, мы сделали
несколько, поймите, я абсолютно не преувеличиваю, больших открытий. Алексею пришлось
бы сидеть дома всегда одному, а в интернате четырехразовое питание, приятели.
Мальчик, правда, в первый год пребывания там часто плакал и просился назад, но
отец объяснил ему нашу проблему, и Леша все понял.
Младший Клара́ рос очень разумным и серьезным. После
получения аттестата он вернулся домой, поступил в институт и теперь снимается в
кино.
Несмотря на ежедневную упорную работу, Клара́ жили
совсем не богато. Оклады научных работников не столь велики, как думают о них
обыватели. Михаил и Гортензия по поводу своего материального положения особо не
переживали, они никогда не завидовали Якуниным, которые имели существенно
больший доход, Леонардо был успешным художником и очень активно рисовал
портреты на заказ. Но Гортензию нисколько не смущало, что Марфа щеголяет в
каракулевой шубке, а у нее самой всего лишь обычное пальто – только бы грело.
Но потом наступил момент, когда Гортензия оценила, как это хорошо – иметь много
денег. Михаил занялся очень интересной проблемой – старением растений.
– Ты понимаешь, – возбужденно объяснял он жене, –
если мы найдем ключ к этому процессу, то сумеем потом перейти к продлению
молодости человека. Представляешь себе перспективы?
Гортензия Петровна радостно кивала. В их научном союзе муж
был мозгом, а жена руками, исполнительными, аккуратными, просто замечательными.
Но она начисто была лишена творческой фантазии и дара предвидения, без которых
нет настоящего ученого.
Михаил Николаевич с воодушевлением взялся за новую тему, но
через некоторое время его пыл был охлажден заместителем директора по науке.
Дело происходило в конце 70-х годов, все сотрудники НИИ, где в то время
трудились Клара́, работали по утвержденным ученым советом планам. Михаил
Николаевич был вызван к высокому начальству на ковер. В свою лабораторию он
вернулся чернее донбасского угля.
– Что случилось? – бросилась к нему Гортензия.
– Тема закрыта как бесперспективная, – ответил
муж, – мне предложили заняться другой.
– Нам никто не мешает параллельно, по-тихому, разрабатывать
прежнюю тему, – решила утешить супруга Гортензия.
Михаил Николаевич мрачно вздохнул:
– У нас с тобой нет таких средств!
Жена притихла. А ведь верно, лабораторных животных придется
покупать за свой счет, еще реактивы и много других опытных материалов.
– Вот нищета проклятая, – стукнул кулаком по столу
Клара́, – кабы не бедность, дал бы Ваське взятку, и снова мою тему
признали бы перспективной.
Васькой звали замдиректора по науке, и все вокруг знали, что
он очень любит брать «борзыми щенками».
Примерно года полтора Михаил Николаевич ходил просто убитый,
потом неожиданно повеселел. Затем в доме Клара́ появилась новая мебель.
Гортензия отправилась в субботу к Алеше в интернат, а когда вернулась, грузчики
как раз втаскивали диваны и кресла, старинные, но в отличном состоянии, с бархатной
обивкой.
– Это откуда? – изумилась Гортензия.
Михаил обрадованно воскликнул:
– Мне всегда хотелось такую! Тебе нравится?
– Очень, – кивнула жена, – но где ты ее взял?
– Помнишь Олега Яковенко, моего аспиранта?
– Конечно, очень милый молодой человек, но слегка
туповатый, – вздохнула Гортензия, – по большому счету ему не
следовало идти в науку. Если бы не ты, Олегу никогда бы не защитить
диссертацию. Ты практически написал первую главу, да и остальные капитально
перешерстил. Только он так и не понял, кому обязан степенью.
Михаил улыбнулся:
– Зато его матушка великолепно разобралась, что к чему, и
завещала мне мебель. Олег выполнил ее волю.
В душе Гортензии шевельнулось легкое подозрение, но мебель
оказалась не новой… И червячок сомнения был зарыт. Потом, на Новый год, Михаил
подарил Гортензии дорогие серьги.
– Миша, – ахнула она, разглядывая крупные
бриллианты, – где ты их взял?
– Купил, – преспокойно ответил муж, – у одной
вдовы, которая распродает старинные вещи. Знаешь, я долго колебался, что брать
– шубу или драгоценности. Потом рассудил: шуба новая, пойдут пересуды,
перешептывания, станут спрашивать, где деньги взяли. А серьги прошлого века,
всегда можно сказать, что достались от бабушки в наследство.
– Так где ты все-таки деньги взял? – налетела Гортензия
на супруга.
Михаил попытался уйти от ответа, но она вцепилась в него,
словно бульдог в тряпку. В конце концов муж рассказал ей удивительную историю.
Дескать, однажды, когда Гортензия отсутствовала, в кабинете перегорела
лампочка. Михаил встал на стул, бархатная обивка лопнула, а оттуда посыпались
несметные сокровища: камни, золотые монеты… Очевидно, кто-то из прежних
владельцев мебели спрятал там клад…
Гортензия спокойно выслушала мужа и заявила:
– Ты не умеешь врать. Я тоже читала роман Ильфа и Петрова
«Двенадцать стульев». Немедленно говори правду!
Михаил недолго посопротивлялся, а потом рассказал такую
историю, что Гортензия чуть не лишилась от страха чувств. Сейчас она видела,
что Михаил говорит правду, но по мере его повествования Гортензия все больше
пугалась, и было отчего.
