— Это вам.
Федор Федорович открыл коробку. В ней лежал хронометр в золотом корпусе и на массивной золотой цепи. На корпусе видна была гравировка. Он поднес подарок к свету и прочитал: «Дорогому Федору Федоровичу на добрую память. Л. Теишвили».
* * *
— А как вы догадались, что я ухожу? — не удержался он от вопроса.
Ларри расхохотался.
— Никак не догадался, дорогой. Мы же друзья. Я был во Франции, иду по улице, смотрю — красивые часы. Дай, думаю, куплю для Федора Федоровича. Купил, потом в Москве надпись сделали. Все искал случай, чтобы подарить.
— Спасибо, — сказал растроганный Федор Федорович. — Ну что же, я вам желаю…
Ларри задержал его руку в своей и вкрадчиво произнес:
— А вы не могли бы мне одолжение сделать? Большое одолжение.
— Какое?
— Помните, когда мы у Платона встречались, вы одну бумажку зачитывали? Там все так непонятно… Неизвестная группа, то-се…
— Помню, конечно.
— Выведите меня на этих ребят. С улицы Обручева. А то мы Платона долго в Москву не привезем. А?
Круг замыкается
— Ну? — нетерпеливо спросил Платон. — Как он?
— В порядке, — ответил Ларри. — В полном порядке. Классный мужик. Только жадный очень.
— Объясни.
— Пожалуйста. Я его там, на месте, так обхаживал, так обхаживал… «Мерседес» подарил. В ресторан каждый день водил. В Крым на своем самолете повез, чуть не целый этаж снял в Ялте. Девочек каждый час менял. Мадерой поил. Коньяком. На теплоходе катал. Короче…
— Ну, а он?
— Понимаешь, сперва вроде все понял. Вернулись, наш друг сразу — к директору, начал впаривать ему про векселя…
— И что директор?
— Клюнул. Не сразу, взял день на раздумье. А потом наш друг взял и выкатил ему про инвестиции в дочерние предприятия. Тут все решилось в момент. Ты — гений.
— Так. Дальше!
— Туда-сюда, выдал ему директор список «дочек». Финуправпение за три дня векселя оформило.
— На какую сумму?
— Тут вот заминка вышла. На пятьдесят восемь.
— Это что значит?
— Я посчитал… Нам полутора лимонов не хватает.
— Так… Понял. Дальше что?
— Дальше он ко мне подкатывается с этими векселями и начинает ваньку валять. Туда-сюда, да не много ли будет, да хорошо бы распылить… В общем, тянет резину.
— А что ты?
— Я у него прямо и спрашиваю — сколько надо?
— А он?
— Мялся, жался, бледнел-краснел, мекал, блеял… Потом говорит — сто тысяч наличными и квартиру в Москве, на Сивцевом.
— А ты что?
— Дал двадцать тысяч, остальное — после подписи, и послал к нашим. По недвижимости. Короче, еще тысяч в триста пятьдесят нам эта операция влетит. Как думаешь?
— Годится! Делаем! А как господа акционеры отреагировали?
— Не поверишь! Как по-писаному. Я только факсы с твоим письмом разослал, так сразу же и ответы пошли. И от Завода, и лично от товарища директора, и от папы Гриши. Все как под копирку. Дескать, спасибо за предложение, в приобретении акций не заинтересованы, делайте с ними, что хотите. Хоть на помойку выбрасывайте.
— Так. Нормально. Когда он подпишет?
— У тебя есть что налить? Есть? Ну так наливай. Уже подписал. Час назад.
— Отлично. Отлично. Еще есть что-нибудь?
— А как же! Где полтора лимона взять?
— Сейчас… сейчас… погоди… Знаешь что? Позвони Гольдину. Скажи ему — пусть достанет полтора миллиона на месяц. На любых условиях. И оформи с ним кредит. Скажи — я прошу. Ладно?
— Он сейчас выкобениваться начнет…
— Тогда гони его в три шеи! Он что-нибудь вообще делает? На наших оборотах бабки стрижет! Пусть оторвет задницу от стула и хоть чем-то поможет. А иначе — пусть катится в свой Урюпинск или откуда мы его там вытащили. Так ему и передай. И чтобы завтра деньги были. Но на Завод их пока не переводи. В последнюю очередь. Понял? Благодетель был?
— Пока не было.
— Будет. Обязательно будет. Знаешь что… Можешь сейчас поехать на Завод?
— Зачем?
— Поваляйся в ногах. Попроси переписать векселя. Пообещай золотые горы. Пусть думают, что мы в заднице. Съездишь?
— Ладно. На один день.
— А больше и не надо. Договорились?
— Договорились.
— Все, обнимаю тебя.
Карты на столе
Ларри как раз ехал на работу, когда охрана сообщила ему, что несколько минут назад в офисе появился Муса. Не заходя к себе, Ларри сразу же направился в бывший платоновский кабинет. Муса встретил его у порога. За проведенное в больнице время он сильно сдал. Салатового цвета пиджак болтался на нем, как на вешалке, из воротничка рубашки трогательно торчала цыплячья шея, но черные усы, как и прежде, победоносно топорщились.
У порога кабинета они обнялись.
— Как ты? — спросил Ларри, заметив прислоненную к столу палку. — Все еще с подпоркой ходишь?
— Да нет, — ответил Муса. — Это так… Врачи требуют, черт бы их побрал! Говорят, еще месяц надо ее таскать.
— А чего приехал?
— Достали они меня там. Не поверишь — каждые полчаса пристают. То температуру меряют, то на массаж гоняют. Магниты какие-то на шею наклеивают.
Муса отвернул воротник рубашки и показал Ларри пластырь, сквозь который проступали контуры маленьких черных колец.
— После обеда самое время вздремнуть — так нет, они придумали физиотерапию. Токи какие-то через меня пропускают. В общем, ужас. Одно хорошо — сестрички там нормальные. Уколы на ночь приходят делать, а сами — в одних халатиках. Сперва мне не до сестричек было, потом присмотрелся — ну, думаю, жизнь продолжается. Правда, есть проблема — палаты изнутри не запираются. Но я приспособился — укол получу, полежу минут десять и тихонько шлепаю в ординаторскую. Там полный порядок.
— Что — девочки одни и те же?
— Да нет. Туда мединститут на практику ходит. Чтобы всех перепробовать, года не хватит. А вообще — осточертело валяться. Лежишь, как в могиле. Никто не звонит. Как будто умер.
Чуть припадая на правую ногу, Муса прошел к своему креслу и сел. Ларри опустился в такое же кресло напротив. Дожидаясь, пока принесут чай, они молча рассматривали друг друга.
— А ты похудел, — подвел итог наблюдениям Ларри.
— А ты постарел, — в тон ему ответил Муса. — Мне это кажется или на самом деле… Вроде у тебя цвет волос поменялся. Что, тяжело?
