Нотариус схватился было за телефонную трубку, но поймал взгляд Ларри, и рука его остановилась на полпути.
— Откуда?.. — начал он, потом передумал и сказал прежним железным голосом. — Я должен установить… я должен установить законность приобретения…
— Ай! — сочувственно кивнул Ларри. — Конечно! Вдруг я их где-нибудь нашел. Устанавливайте. Только имейте в виду — пока не установите, протестовать нельзя.
А если сегодня не установите, то и протестовать будет нечего. Закон о вексельном обращении припоминаете? Сегодня последний день для протеста. В двадцать четыре ноль-ноль все эти векселя — и мои, и ваши — в пустые бумажки превратятся.
Нотариус окончательно справился с овладевшим им волнением.
— На каком основании вами приобретены эти векселя?
Ларри вытянул из портфеля договор с Пенсионным фондом. Нотариус протер очки и начал читать.
Читал долго.
— Предположим, — сказал он наконец. — А откуда у вас акции, которые вы продали фонду? Вы что, дополнительную эмиссию проводили?
— Не проводили, — признался Ларри. — Мы их купили у одного из акционеров. Такая удачная операция подвернулась. Хотите договор посмотреть?
Он протянул нотариусу договор между «Инфокаром» и Платоном. Нотариус пробежал договор глазами и возликовал:
— Я так и думал! У вас закрытое общество. Вы вообще не имеете права проводить такие операции без согласия прочих акционеров…
— Простите, пожалуйста, — вежливо перебил его Ларри. Он хотел сказать «уважаемый», но вспомнил, что нотариуса это слово почему-то расстраивает. — У меня есть вся переписка. Нотариально заверенная. Письма от этого акционера к другим акционерам. С просьбой купить его акции. Письма от остальных акционеров. Что они покупать не будут. Тоже нотариально заверенные. Они согласны. Чтобы он с этими акциями что хочет, то и делал. Он и сделал. Показать?
Нотариус машинально кивнул головой, начиная смутно понимать, что Завод обвели вокруг пальца, но настолько профессионально, что вряд ли имеет смысл придираться и искать дырки в документах. Еще вчера он получил точное указание оформить протест векселей без малейшего промедления, если заводской юрист не подтвердит урегулирования задолженности. И присмотреть за юристом, потому что он, судя по некоторым данным, испытывает к «Инфокару» определенные симпатии и вполне может сыграть в другую сторону. Насчет юриста информация, похоже, была правильной — вон он, сияет, как начищенный самовар. А что касается долга…
— Соглашение о взаимном снятии претензий будете писать? — спросил нотариус, разглядывая вываленные перед ним документы. — Или так обойдетесь?
— Написано уже. — Ларри вытащил из портфеля последнюю бумажку.
Нотариус пробежал бумажку глазами, кивнул, перебросил ее юристу и собрал векселя в две пачки — инфокаровские отдельно и заводские отдельно.
Юрий Иванович и Ларри поставили на соглашении свои подписи. Ларри выпростался из кресла, взял пачку инфокаровских векселей, покрутил их в руках и спросил у нотариуса:
— У вас ножниц не найдется?
Нотариус с удивлением на лице протянул Ларри ножницы. Тот аккуратно вырезал в середине каждого векселя маленькую круглую дырочку.
— На всякий случай, — объяснил Ларри, стряхивая на пол небольшую кучку конфетти. — Мало ли что… Пусть лучше будут недействительны. Они ведь с дырочкой недействительны, да?
Нотариус кивнул.
— Вы в заводоуправление поедете, Илларион Георгиевич? — спросил Юрий Иванович, когда они оказались на улице. Он смотрел на Ларри примерно с тем же обожанием, с каким маленькие дети в цирке глядят на фокусника, только что сотворившего чудо. — Надо бы доложить руководству…
— Без меня доложат. — Ларри мотнул головой в сторону нотариальной конторы. — Уже доложили. У него с Заводом постоянная связь. Так что я сразу в аэропорт, там поужинаю. До свидания, Юрий Иванович. Я вам сувенир из Москвы привез. — И он протянул юристу небольшую коробочку. В ней лежали золотые запонки и заколка для галстука от Пьера Кардена.
Юрист огляделся по сторонам и коробочку с благодарностью взял.
В аэропорту Ларри сразу же прошел в депутатский зал, спросил бутылку красного вина, устроился удобно в углу, раскрыл купленный в Москве детектив и с наслаждением выцедил первый стакан. Когда объявили посадку, он захватил с собой недопитую бутылку. И всю дорогу до Москвы читал, не отрываясь. О несчастном случае, происшедшем с Мусой, ему сообщил встретивший его водитель.
Икс против Игрек
Муса полюбил прогуливаться по больничному парку. Парк был большим, как и полагалось — ухоженным, его пересекали асфальтовые дорожки, на которых белой краской указывались цифры пройденного и остающегося пути по маршрутам, просчитанным специалистами терренкура. Седовласые ветераны труда, облаченные в пижамы, старательно курсировали по этим маршрутам, следя за временем, отведенным на лечебную ходьбу. Изредка попадались и новые русские — с непрерывно звонящими мобильными телефонами, в адидасовских спортивных костюмах, в сопровождении боевых подруг и охраны. Ветераны злобно шипели им вслед, не в силах скрыть неусыпную классовую вражду.
Если не было дождя, Муса сворачивал с асфальтовой дорожки и уходил в лес.
Там не было ни ветеранов, остерегающихся сбиться с предписанного врачами маршрута, ни представителей новой экономической формации, избегавших прямого контакта между кроссовками фирмы «Рибок» и землей, усыпанной сосновыми иголками.
В лесу Муса мог быть один, и ничто не мешало ему следить за диалогом, начавшимся еще в те дни, когда он только-только начал вставать и делать первые шаги по больничному коридору. В этом диалоге участвовали двое — некто Х и его оппонент Y, а Муса внимательно вслушивался в аргументы обеих сторон, соблюдая максимум объективности. Он не мог не отметить, что с каждым днем, с каждым часом доводы Х становятся все более весомыми и убедительными, а Y просто-напросто упрямится, не желая признать очевидное поражение.
«Согласись, в конце концов, что ты не прав, — в сотый раз устало повторял Y, — согласись…»
«Не могу, — отвечал ему X, предвкушая близкую победу. — Не могу и поэтому никогда не соглашусь. У тебя нет ни одного аргумента».
«Ты говоришь, как Марик Цейтлин, — придирался к словам Y. — Он тоже всегда требовал аргументов. А я совсем про другое. Когда-то ты отлично понимал это».
«Я и сейчас понимаю не хуже, — обижался X. — Нельзя все сводить только к детской дружбе. Но если ты так хочешь, готов еще раз обсудить ситуацию на твоих условиях. Хочешь?»
«Пожалуй».
«Тогда я с тобой буду говорить так… Помнишь эту историю с подвалом, там, в центральном офисе, когда мы появились на Метростроевской в первый раз?»
«Конечно. А почему это так важно?»
«Потому что… Да, детская дружба, прямо с самого рождения, и все такое… Но мы же разные люди, совершенно разные. Мы и друзья потому, что мы разные. А если бы мы были как оригинал и отражение в зеркале, то друзьями могли бы и не быть. Даже наверняка не были бы».
