Ему дали список и поинтересовались, когда будет готово.
Лелик начал размышлять. День-другой на то, чтобы где-то добыть их изображения. По два дня на портрет, меньше не получится. Дня четыре на изготовление дискеты. Короче, за месяц можно уложиться.
Как ты сказал? Месяц? Ты что, сдвинулся? Неделя на все! Найми десять человек, пусть рисуют.
Лелик попытался объяснить, что в таком случае портреты могут оказаться разностилевыми, нехорошо-с, но ему ответили — хрен с ними, со стилями, не об этом сейчас думать надо, договорились или нет? Если договорились, то вот комната, в которой он будет работать, вот администратор — он будет исполнять все поручения Лелика, вот официанты, которые будут его кормить и поить днем и ночью, а вон там, по лестнице, — спальня, где он сможет отдыхать. Три тысячи задатка. Виза есть? Нет? Давай сюда паспорт, начнем оформлять.
Только на третий день, потея над портретом древнегреческого бога Гермеса, покровителя коммерсантов, Лелик вспомнил, что дома его дожидается подруга, так и не добившаяся искомого удовлетворения, и ему стало тревожно. Но потом он отвлекся.
К середине недели портреты были готовы. Ничего, кроме отвращения, продукт коллективного творчества у Лелика не вызвал. Известный меценат и капиталист Савва Морозов производил впечатление много и тяжело пьющего человека. Колумб был изображен в виде профиля на медали. А Билл Гейтс, один из основателей корпорации «Майкрософт», выглядел совершеннейшей копией покойного киноактера Юрия Богатырева. На всякий случай Лелик показал портреты Платону Михайловичу.
Тот жутко расстроился.
— Что можно сделать? — спросил Платон, озадаченно взирая на испитое лицо Саввы Морозова.
— Нужно еще время, — боязливо вякнул Лелик. — Хотя бы дня три.
Платон задумался.
— Это плохо, — сказал наконец он. — Очень плохо. Два дня максимум. Договорились? Я прямо сейчас говорю, чтобы брали билет на Цюрих. Там тебя встретят.
Когда до самолета оставалось три часа, Лелик все еще сидел за компьютером.
Платон поначалу каждые двадцать минут выскакивал из кабинета, смотрел на часы, бурчал что-то под нос, затем начал подсылать к Лелику администратора, который стоял у художника за спиной и действовал ему на нервы. Когда же Лелик наконец вынул из компьютера последнюю дискету и потянулся за сигаретой, его тут же подхватили под руки, запихнули в машину, бросили в открытое окно паспорт, деньги и билет на самолет и отправили в аэропорт.
Все облегченно вздохнули. Но, как оказалось, напрасно.
— Кто его провожал? — бушевал Платон, когда на следующий день Лепик позвонил из Цюриха и сообщил, что шереметьевская таможня отобрала у него все десять дискет с макетами, а без них Лелик ничего сделать не может. — Кто контролировал? Выгоните его отсюда к чертовой матери. Немедленно! Чтобы я его больше не видел! Кто у нас есть на таможне? Срочно соедините меня с… ну с этим… С Федором Федоровичем! Быстро!
Единственным человеком, у которого была многократная швейцарская виза и который мог без особых проблем немедленно вылететь в Цюрих, оказался Сысоев.
— В Цюрихе встретишь этого парня в аэропорту, — инструктировал Виктора Платон, крутя в руках пакет с дискетами, спасенными Федором Федоровичем. — Отдашь ему. Скажи, что у него два дня. Потом садись на поезд до Берна, тебя встретит Штойер. Пусть подпишет вот эти бумаги. Позвони мне из гостиницы и утром вылетай в Москву.
— А как я через таможню пройду? — поинтересовался Виктор, отбирая у Платона конверт.
— Тебя Федор Федорович проводит, — отмахнулся Платон. — Через депутатский зал. Там все будет нормально.
В аэропорту Цюриха Виктора встретил пьяный в дым Лелик, который с трудом узнал московского эмиссара, а узнав, полез целоваться.
— Я о-фи-ге-ваю, — молол Лелик заплетающимся языком. — Просто офигеваю. Самолет — балдеж! Как называется? Свисер? Блеск! Только сел, подходят. Спрашивают — перед взлетом чего будете пить? Потом опять подходят — чего на аперитив будете? Перед правым поворотом. Перед левым поворотом. Перед посадкой. Балдеж. В гостинице поселили, номер — три комнаты, все бесплатно. Ну, мужики, вы даете! Ну вы крутые! Дискеты привез?
Виктор передал Лепику конверт с дискетами. Тот небрежно сунул его в карман куртки и помахал рукой двум намазанным девицам, сидевшим в баре.
— А это кто? — спросил Виктор, с недоверием покосившись на девиц.
— Это наши, — махнул рукой Лелик. — Студентки из Казани. Отстали от группы. Голодают. Я их у себя поселил, пусть подхарчатся немного. А чего — три комнаты же… Слушай, ты мне долларов сколько-то не подбросишь? На кисточки, краски… Хочу пару пейзажей написать.
Вернувшись в Москву с подписанными у Штойера бумагами, Виктор обрисовал Платону впечатления от встречи с Леликом. Платон встревожился.
— Говоришь, пьет? И девки? Черт! Надо срочно связаться с фабрикой, узнать, чем он там занимается.
На фабрике ответили, что господин художник заходил утром, побыл полчаса и обещал к вечеру появиться снова. С дискетами все в порядке, но они сделаны не совсем по стандарту, поэтому пришлось пригласить специального программиста, который их переделывает. А господин художник контролирует процесс. Что ему передать?
— Что! — взвыл Платон. — Процесс контролирует? Найдите его в гостинице!
Отыскать Лелика в гостинице удалось только на третий день, а до этого на звонки отвечал игривый девичий голос. Лелик был трезв и сумрачен.
— Ну что я могу сделать, Платон Михайлович? — осведомился он, дослушав Платона до конца. — Я же не виноват, что у них стандарт другой. Он у них уже сто лет другой. Откуда я знал? Они взяли человека, он ездит за пятьдесят километров. Я вообще тут обалдеваю. С восьми до десяти они пьют кофе. Не моги тронуть. Так что я прихожу к десяти, когда этот тип садится за компьютер.
Полтора часа посидит — обед. Это у них святое. До полвторого обедают. Потом опять кофе пьют. Еще час поработают, и шабаш. Четыре часа — конец рабочего дня.
В одну секунду пятого уже ни одного гада нет. Я ему намекнул, что хорошо бы вечерком посидеть, за два дня все и забацали бы.
Так он на меня посмотрел как на недоделанного. Откуда я знаю, когда закончим. При таких темпах, Платон Михалыч, еще неделя как минимум. Платон Михалыч! Тут такое дело. Они мне говорят, что с завтрашнего дня я за гостиницу должен сам платить. А у меня… Понял… Понял… Спасибо, Платон Михалыч.
Большое спасибо. Как зовут? Штойер? Большое спасибо.
Но когда Ронни Штойер, швейцарский партнер «Инфокара», появился в Арау, чтобы заплатить за гостиницу Лелика, ему сказали, что господин художник выехал и не сказал куда. Штойер тут же позвонил на фабрику. Ему сообщили: господин художник перебрался в Цюрих и появляется дважды в день, утром уже был, теперь ждем к вечеру. Ронни посмотрел на часы, плюнул и вернулся в Берн, оставив на фабрике свои телефоны. Лелик прорезался через десять дней. Он позвонил в «Инфокар» из Шереметьево и заявил, что все готово, пробные оттиски он привез, но нет ни копейки, чтобы выбраться из аэропорта. За Леликом послали дежурную машину.
