— Обстраиваешься, Балабос? — поинтересовался Денис, протискиваясь мимо.
— Ну, — пропыхтел Балабос, прислонив доску к стене и снова направляясь к нарам. — А то.
— А не тесно тебе будет, Балабос, на такой площади? — спросил Денис, остановившись и оглядывая барак.
— Тебя не спросили. — Балабос напрягся и оторвал очередную доску. — К самому, что ли? Проходи. Не забыл еще?
В дальнем конце барака обнаружилась дверь, в которую Денис постучал, и Адрнан с удивлением заметил, что пальцы его московского знакомца слегка дрогнули, а из-под вязаной шапочки выползла предательская капелька пота.
В проеме открывшейся двери показался солдат с автоматом и желтыми шнурами аксельбантов на молодецкой груди, украшенной разноцветными значками. Безукоризненно выглаженные форменные штаны были заправлены в начищенные до зеркального блеска офицерские хромовые сапоги. Солдат отсалютовал и сделал шаг назад, прищелкнув каблуками. Его место в проеме занял невысокий человек в синей спецовке, поверх которой был надет меховой жилет. Из-под зачесанных на лоб и явно крашеных черных волос выглядывали ярко-желтые совиные глаза. Тонкий хрящеватый нос спускался на красные мокрые губы.
— Гостей принимаете, Зяма? — спросил Денис, и в голосе его Адриану снова показалась странная неуверенность. — Как сам?
Зяма прикрыл глаза, отчего стал еще больше похож на сову, помолчал секунду и посторонился, освобождая дорогу.
— Денис, — утвердительно произнес он. — Немец. Здорово, Немец. Этот с вами. Всего трое. В гостиную проходите. Только тихо. Сейчас репетиция двенадцатичасовых новостей будет.
Путь в помещение, поименованное гостиной, вел через две комнаты, заставленные диванами и стульями. От мебели резко пахло чем-то химическим. Маленькие столики с паучьими ножками были завалены колодами карт, шахматными досками, каменными пепельницами и деревянными скульптурами. Адриану бросилась в глаза одна — огромный мускулистый атлет раздирал напрягшимися руками цепи, а ногой попирал композицию из серпа и молота. Но разглядеть скульптуру Адриану не удалось, потому что Иван Диц больно ткнул его в бок, и пришлось идти дальше.
Посреди гостиной стояло огромное кресло, повернутое от входной двери. Прямо перед креслом находилось окно в стене, задернутое черным. У окна стояли двое в таких же синих спецовках, что и Зяма. В руках у них были обернутые в папиросную бумагу расчески.
Зяма подошел к креслу, оперся о спинку рукой, взглянул на часы и кивнул. Двое синхронно подняли руки к губам, зазвучала бодрая мелодия, тут же вызвавшая в памяти Адриана ежевечернюю программу «Время». Это ощущение окрепло и усилилось, когда, повинуясь очередному жесту Зямы, люди в синем прекратили игру, шагнули к окну и потянули в стороны черную занавеску.
Вид из окна был полностью перекрыт огромным щитом, выкрашенным в синий цвет. Между щитом и арматурной решеткой торчала приветливо улыбающаяся накрашенными губами голова с выщипанными бровями и густо наложенными тенями вокруг глаз.
— Здравствуйте, уважаемые телезрители, — заголосила голова. — Начинаем нашу ежедневную программу новостей. Сегодня в программе. Политическая хроника. Постоянное совещание представителей администрации и контингента Кандымской зоны возобновило рассмотрение вопроса о ходе приватизации производственных площадей. Волнения в котельной. Важное заявление начальника зоны гражданина Таранца. Экономические новости. Проверка пищеблока установила полную неготовность зоны к наступившей зиме. А также культурные и светские новости. В заключение выпуска авторская программа нашего комментатора Семена Ого…
Голова внезапно замолкла, не успев закрыть рот с полоской золотых зубов. Над спинкой кресла возникла пергаментная птичья лапа и поманила поспешно нагнувшегося Зяму. Послышался неразборчивый шепот. Потом Зяма выпрямился и продемонстрировал окну кулак с выставленным вверх указательным пальцем.
— Сегодня начальник зоны гражданин Юрий Таранец, — продолжила голова, — сделал очередное двусмысленное заявление. Администрация не допустит возврата к прошлому, сказал гражданин начальник. Он отметил недопустимость пересмотра итогов приватизации и заверил контингент в готовности всеми силами защитить священные права собственности. Наша зона сделала свой исторический выбор, подчеркнул гражданин начальник. Мы твердо стоим на пути к будущему процветанию и верим в индивидуальную экономическую инициативу широких масс заключенных. Однако же в конце своего заявления гражданин начальник вновь допустил популистскую выходку, упомянув про несуществующие права так называемой «Бригады Сафрона». В настоящее время в районе котельной идет митинг. Сейчас туда подтягиваются ополченцы из второго и четвертого бараков. Охрана же лагеря бездействует возле клуба и ждет непонятно каких указаний. А теперь я передаю слово Семену Огоньку.
Голова на мгновение задумчиво замолчала, исчезла, потом вновь возникла, отрапортовала скороговоркой «Текст читала Жанна Агалакова» и пропала совсем, уступив место небритой морде с серьгой в правом ухе.
— Добрый вечер, — поздоровалась морда. — Если, конечно, вечер. И если он добрый. Такие дела. Слыхали про Таранца? И нашим, и вашим. И хочется, и колется. И рыбку съесть, и это самое. А теперь меня послушайте. Вечерняя сказочка для малышей. Про Александра Македонского. Александр Македонский был тот еще правильный мужик, понял? Устроил персам клевую мочиловку и переел им плешь. А папаша у него был штымп раззолоченный, придурок, перед персами бздел и таскался по марьянам. То ту отдерет, то другую. Козел, короче. А потом упал на молоденькую шалаву. Заделали большой кир, все, короче, как у людей. А Александру, в натуре, западдо, что у него мачеха нарисовалась, да еще моложе его. Сидит он на бухаре, припухает, не чифирит, в тоске, короче. А шалавин пахан набухарился и стал на Александра шипеть — родит, дескать, моя царю сынка и разложат тебя, Санек, как бог черепаху. Александр терпел, терпел, а потом взял дубину и отдрыновал шалавинова пахана. Прям при всех. Александров папаша понял, что сынок его держит за сявку, взял Александра на оттяжку и попер на него с распальцовкой. Прям в буркалы метит. Но папаша тоже до того набухарился, шаг сделал и навернулся головой в капусту. Александр сперва давил на них на всех ливер, а потом закатился вусмерть и говорит папаше — хотел ты, говорит, из Азии в Европу приканать, а сам два шага до меня сделать не можешь. И пошел дальше персов мочить. Так вот, пущай гражданин Таранец почаще про Александрова папашу вспоминает. Вы меня спросите — при чем тут гражданин начальник Таранец? Подумайте об этом. Всего вам доброго.
Карманные фонари, освещавшие окно, погасли, занавески послушно задернулись, снова мелькнула пергаментная клешня, тяжелое кресло бесшумно развернулось на сто восемьдесят градусов, и Адриан увидел старика. Над восковым черепом парил белый венчик из редких волосков, веки под такими же белыми бровями наполовину прикрывали безразличные карие глаза, правая щека ввалилась и была неподвижна, а левая, будто бы изуродованная судорогой, чуть заметно дрожала. Изо рта тянулась ниточка пузырящейся слюны. Птичьи лапки торчали из рукавов синей спецовки. Мертвенно белые голые ноги старика были заправлены в обрезанные валенки, а из-под черных сатиновых трусов по прозрачной трубке в трехлитровую банку капала желтая жидкость с красными прожилками.
