Дом занялся мгновенно. Первым из него вывалился человек с горящей головой, стал кататься по снегу, следом выскочил ещё один, тоже в огне, успел выпустить от живота веерную очередь, прежде чем прилетевшие с трёх сторон пули разорвали ему грудь.
— Не сметь! — рявкнул Ларри, уловив движение у окна, и снова бросил взгляд на часы. — Не сметь! Только когда я скажу!
Столб пламени от горящего дома заменял ослепшие прожекторы. Кандымская гвардия медленно выходила из ночной темноты и разворачивалась к особняку. Засевший в ельнике штаб тоже двинулся вперёд.
Ларри что-то прикинул в уме, сверился с часами и скомандовал засевшим у двери:
— Давайте в коридор, к другому окну, только не очень высовывайтесь, чтобы не заметили раньше времени. И не вздумайте первыми начать палить — только после нас. Патронов хватит? Бейте длинными, нам их надо в снег положить. Андрюха, следи! Не за первым, кто идёт, а за последним. Как только последний от ёлок шагов на пять отойдёт — вали его. И вы двое тоже бейте по последним, первых пока не трогайте.
Тут произошло странное. Откуда-то сверху прогремел жестяной командный голос, заставивший замереть атакующих бандитов.
— Стоять! — проревело с неба. — Всем стоять! Бросить оружие. Поднять руки! Вы окружены. Шаг влево, шаг вправо — открываю огонь на поражение.
— Бей! — завопил Ларри.
Ещё шестеро остались на снегу, но растерявшиеся на мгновение кандымчане тут же скрылись за деревьями и дружно открыли ответный огонь. За считанные секунды стены комнаты покрылись оспинами. Один из ребят Андрея вытянулся на полу с залитым кровью лицом — пуля вошла в правый глаз и на вылете разнесла затылок. Ларри стряхнул с рукава красно-белые ошмётки. Второго охранника тоже зацепило, он сидел, смертельно бледный, привалившись к стене, и Андрей, чудом оказавшийся невредимым, пытался перетянуть ремнём его руку выше локтя. Двое, в коридоре, были в порядке — оттуда слышался автоматный треск.
— Что это, Ларри Георгиевич? — спросил Андрей не поднимая головы.
— Хрен его знает, — сумрачно ответил Ларри, оттаскивая убитого в сторону. — Я тут знакомых попросил подъехать, когда началось. Вроде они.
— На часы поэтому смотрели?
— На часы, — наставительно ответил Ларри, — я смотрел потому, что мне их подарил Руперт Мердок. Дорог не подарок, дорога забота. А когда пальба началась, мне показалось, что хрустнуло. Вот я и беспокоился. Андрюха, тебе не кажется, что потише стало?
Интенсивность пальбы не то чтобы уменьшилась, но пули в комнату больше не залетали. Похоже, кандымские стрелки нашли себе более достойного противника.
Ларри вышел в коридор.
— Как вы? — поинтересовался.
— Живы.
— Хорошо. Пройдёмте в комнату. У нас только Андрей в строю остался. Да и нечего вам тут делать, без вас разберутся.
Трудно сказать, сколько времени продолжалась перестрелка, потому что время от времени что-то жутко ухало, и видно было в окно, как рядами укладываются вывезенные из самой Москвы голубые ели, перекрывая тропинки, подминая скамейки на паучьих, каслинского литья ножках, потом горизонтально метнулись жёлто-синие огненные языки, кто-то страшно взвыл, заметался живой столб пламени, упал, покатился и исчез за поваленными деревьями. Где-то у ворот виднелись синие стробоскопические вспышки, сопровождавшиеся нескончаемой пулемётной очередью, трассирующие пули проходили веером на метровой высоте — пылающий охотничий домик, подрезанный под окнами, мгновенно сложился и рухнул, выбросив в чёрное небо огромный сноп искр.
Пулемёт захлебнулся. Минутную паузу прервали застрекотавшие в нескольких местах автоматы. Потом начали рваться гранаты. Последние три взрыва оказались особенно мощными — стены особняка затряслись, и даже труп наполовину обезглавленного охранника подскочил на полу и плюхнулся в лужу крови с отчётливо прозвучавшим в наступившей тишине шлепком.
— Андрюха, — сказал Ларри, — я все забываю у тебя спросить… Ты в порядке?
— Нормально, Ларри Георгиевич, — ответил Андрей. — Царапина…
— Встань здесь. И остальные пусть подойдут.
Трое уцелевших встали рядом с раненым. Ларри рылся в карманах.
— Как зовут? — спросил он первого, кивнул, услышав ответ, и протянул ему бумажник. — Там немножко денег, но это не главное. Видишь — какой старый? Кошелёк мне достался от отца. Очень дорогая для меня вещь. Я хочу, чтобы ты её взял на память. Спасибо. Ты? Вот возьми эту ручку, я купил её для одного своего друга, но он погиб, и я не успел подарить. Хочу, чтобы она была у тебя. На память о сегодняшнем дне.
Присел на корточки перед раненым.
— У тебя семья есть? — спросил озабоченно. — Жена есть? Дети? Ты, наверное, умрёшь скоро. Хочу, чтобы ты знал — твоя жена теперь для меня будет, как сестра, твои дети будут мои дети. Я к твоим родителям приеду, расскажу про тебя. Слышишь? Я тебе больше ничем помочь не могу. Я с тобой, как с братом говорю. У меня братьев никогда не было. Ты мне теперь — брат.
Выпрямился, посмотрел на Андрея и протянул ему пистолет, который всё это время не выпускал из рук.
— Этот пистолет, — сказал Ларри, — это не простой пистолет. Мне его подарили одни люди. Они по специальному заказу сделали такой же пистолет, с которым когда-то Камо брал Тифлисский банк. Этот пистолет современный, но выглядит так же, как тот. Возьми. Ты хороший солдат. И пойди — приведи из погреба Платона Михайловича, а то он там беспокоится, думает, что нас всех поубивали.
Когда Андрей исчез, из бурелома, образовавшегося на месте судорожно возведённого за одну ночь парка из ангарских сосен и кремлёвских голубых елей, появился человек — чёрный от крови и копоти, в обгоревшем и превратившемся в лохмотья комбинезоне, с ручным пулемётом наперевес и трубой огнемёта за спиной. Человек шёл к дому, приволакивая левую ногу, перед окном споткнулся и осел в чёрный снег.
— Ты — старший? — спросил Ларри, пытаясь припомнить имена приведённых Шамилем людей.
— Нет, — прохрипел человек. — Я — Максим. Я был главным. А старшим был Владимир Петрович.
Глава 56
«Вчера»
«И стояла над ними с душой захолонувшей
Революция, матерью нашей скорбя,
Что таких прокормила — с любовью — гадёнышей,
Отрывая последний кусок от себя…»
Борис Корнилов
«…смердящий труп нынешней российской власти, с раздувшимся багрово-синим брюхом, на котором перечёркнутой пиявкой красуется сатанинская эмблема доллара, труп, сплошь покрытый омерзительной зелёной слизью — демократической блевотиной Чубайсов и Гайдаров, отплясывающих бесовский танец рядом с дорогой их сердцу покойницей и отрыгивающих заморскими винами, выставлен на всеобщее обозрение — в поруганном и обесчещенном Кремле, рядом с православными храмами, где с самого пришествия Иуды Пятнистого творился невиданный шабаш с псовьими боями за вырванный с кровью кусок народного достояния и где присягнувшие Ельцину, сладострастно повизгивая, в знак верности клятве целовали приведённую с вокзальной площади косоглазую шлюху в низ живота.
