Потом привезли освобождённого из неволи фотокорреспондента, который потребовал продолжения банкета. Одновременно с ним прибыла отвергнутая казаками социологическая группа.
Ларри собрал в охапку телефоны, по которым осуществлял общее руководство, и тихо удалился, оставив в охотничьем домике Платона и накрытый стол.
Все удивительно быстро напились. Фотокорреспондент расчехлил свою технику, устроился перед объективом аппарата, создал на переднем плане художественную экспозицию из бутылок и тарелок и начал периодически нажимать на кнопку пульта, строя при этом то свирепые, то плаксивые рожи. Время от времени он затягивал гнусавым голосом одну и ту же строчку из неведомой песни: «…наедине со всеми я проебал все семя…», резко обрывал и косил налитым кровью глазом в сторону социологических девочек.
— Дев-вочки, хотите сняться? — интересовался фотокорреспондент. — В смысле — в кино сняться. К-хе. У меня с Никитой всё схвачено, бабки у меня же и берет. Кино смотрели — про паликмахтера? Да если б не я, хрен бы снял. Так что не берите в голову. Тут самое главное что — портфолио чтобы было. Так что пройдёмте, ежели желаете, в отдельное помещение.
На этом он обычно прерывался и запевал очередную строку: «…наедине с Берёзой у топки паровозной…»
Этнограф, запамятовав про специально сваренную баранью голову, стоял со стаканом в руке и произносил не то тост, не то речь, время от времени повышая голос, чтобы заглушить рулады фотографа:
— Что такое — лицо кавказской национальности? Оскорбительное слово, придуманное некультурными людьми. Нет такой национальности. Есть черкесы — один народ, есть вайнахи — другой народ, адыги, карачаевцы… Многие спорят: осетины — народ или не народ. Я сам осетин, и я даже не понимаю… Смешно даже… Как может быть — осетины есть, а народа нет. Специально придумано — для чего? Чтобы мы все тысячу лет воевали — вот зачем это придумано. Чтобы сделать нас слабыми, чтобы кто угодно мог придти на Кавказ и сказать — ты не народ, ты лицо кавказской национальности. Это про осетин Сталин придумал. Он сам был осетин, но решил, что лучше быть грузином, поэтому сказал, что нет такого народа. А такой народ есть. Я вам больше скажу: вот в цивилизованных странах говорят — белый человек кавказской расы. Раса — понимаете? Есть негры, есть всякие китайцы-японцы, а все остальные — белые люди кавказской расы. Понимаете? Потому что отсюда, с этих самых гор, пошла вся человеческая цивилизация. Вся культура — отсюда…
Руководитель социологической группы, жизнерадостно пьяный и с залепленной пластырем бровью, время от времени отрывался от своих подопечных, хватал очередную пачку бумаг и летел к Платону, неизбежно задевая по дороге за стулья и морщась:
— А ещё интересный срез, взгляните, Платон Михайлович… Ещё бы пару недель, и мы бы тут ва-аще все раскрутили… Тут всё дело в отбрасывании крайних значений в выборке — посмотрите, как получается…
— А чем у нас девушка занимается? — спросил Платон, так и не заинтересовавшись статистикой и поглядывая на младшую социологиню, которая сидела в углу, скромно опустив глаза и делая вид, что не замечает обращённого на неё внимания.
Руководитель, увлечённый бумагами, сперва махнул небрежно рукой, потом сориентировался и, улыбнувшись заговорщически, закивал головой.
— И ладно, — сказал Платон, встал и направился к девушке. — И хорошо.
Отряд не заметил ни потери бойца, ни исчезновения руководства. Только возникло само собой общее ощущение нестесненности, приведшее к тому, что через полчаса в дверях появился потревоженный гамом Ларри, постоял незамеченным и вышел, поманив официанта.
— Скажи им всем, что микроавтобус подали, — распорядился Ларри. — Только так, чтобы услышали. Невозможно совершенно работать. Они — кто вообще?
— Гости, — с плохо скрываемой ненавистью ответил официант. — С Платон Михалычем ужинали.
— А он сам где?
— Отдыхает.
— Разбуди.
— Не могу, Ларри Георгиевич, — признался официант. — Он…
— С кем?
— Ну повёл тут одну…
— Понятно, — сказал Ларри. — У тебя холодное шампанское есть? Совсем холодное?
— Так точно.
— Возьми бутылку, два бокала, поставь на поднос и встань у двери в спальню. Как услышишь, что перестали безобразничать, постучи, зайди и передай от меня. И скажешь Платону Михайловичу, что мне с ним поговорить нужно.
Ещё пару раз за ночь Ларри выглядывал в коридор, но серый от усталости официант продолжал стоять свечкой у двери в спальню. Поднос с шампанским он пристроил на кресло.
Когда стало светать, Ларри в очередной раз убедился, что ничего нового в диспозиции не произошло, спустился по лестнице в кухню, достал из холодильника бутылку «Боржоми» и глиняный горшочек с мацони, выудил из буфета серебряную десертную ложку и тяжело опустился в кресло.
— Искал меня? — спросил Платон, появившийся в дверном проёме с бокалом шампанского в руке.
Ларри неторопливо промокнул усы крахмальной салфеткой и кивнул.
— Как девочка?
— Ничего, хорошая. Смешная. Знаешь, я только сейчас утром разглядел — у неё вокруг пупка татуировка. По кругу «Сделано в России». Я ей говорю — интересная татуировка какая. А она мне — спасибо большое. В общем, племя младое, незнакомое.
— Ну-ну. Я у тебя, кстати, давно хотел спросить. Ты в каком возрасте начал девочками интересоваться?
Платон задумался.
— Чёрт его знает. Лет пять, наверное, было. Во дворе за сараем, летом. Жара, доминошники стучат, пух летит… А мы друг друга разглядываем — у кого что есть. Как же её звали? Я ей тогда ещё предложил — давай, говорю. Стакан семечек пообещал.
— Да ты что! А она?
— Сказала — потом. Когда поженимся. А семечки вместе съели. Ты меня искал, чтобы про первую любовь поинтересоваться?
— Нет. Не совсем. Сядь. Пока ты там кувыркался, я разным людям звонил. Потом думал. Опять звонил. Только ты меня не перебивай. Давай плюнем на все. На политику, на выборы, на взрывы. Не сегодня — конечно… В понедельник сядем тихо на самолёт и улетим куда-нибудь. В Англию, во Францию. В Испанию тоже хорошо. Будем спокойно бизнесом заниматься. Деньги зарабатывать. По вечерам будем хорошее вино пить. Девочек тебе будет — сколько скажешь. Хочешь — я им сам вокруг пупка буду всякие слова рисовать…
Платон неверяще уставился на Ларри.
— Ты что?
— Ничего. Я не могу, когда я не понимаю. А я не понимаю. Ты щеки не надувай — ты тоже не понимаешь. Взрывы — зачем? Эф Эф — для кого? Фредди — с кем? Американка с этим придурком — кому мешают? Мы с тобой сейчас посередине всей этой истории. Что у нас с тобой есть? У нас ресурс есть. А понимания нет. Кто с нами, кто против — не знаем. Будем тыкаться в темноте — спалим ресурс. Не согласен?
— Ты предлагаешь уехать? Все бросить и уехать? Просто заснуть?
