И тут у моей хозяйки случилась самая настоящая истерика. С
воплем: «Ни за что не стану падать!» – она унеслась в автобус.
– Да уж, – вздохнул Гена, – некоторые,
понимаешь, звезды… Свин, наведи порядок.
– Надоела она мне, – вздохнул продюсер, –
имидж вот поменял.
– Волосы недолго покрасить, – заржал Гена, –
ты девку смени! Эта совсем от рук отбилась!
Став красным, Семен медленным шагом двинулся к автобусу. Я
поняла, что он сейчас начнет рукоприкладствовать, и кинулась за ним.
– Пойми, Глафира устала. Легла поздно, встала рано,
потом у стилиста была, и съемка такое тяжелое дело.
– Отвянь! – рявкнул Свин и влез в автобус.
Я вскочила за ним.
– Пожалей ее.
– Смойся.
– Она заболела!
Внезапно Свин усмехнулся:
– Это шоу-биз, детка, красиво лишь из зала. Кому какое
дело, что с тобой? Мама умерла, любовник бросил, чирей на заду вылез, ноги
отвалились – пой, киса, весели народ, тебе деньги уплачены! Это ее работа, ща
пойдет и станет мордой в ихние химические сугробы нырять. Знаешь, сколько
запись клипа стоит?
– Ей плохо.
– И что?
– Как это? – растерялась я. – Ну… пусть
отдохнет.
– В могиле выспится, у нас еще два концерта сегодня.
Свин свирепо гаркнул:
– Глашка, вылазь!
Я быстро побежала в глубь автобуса и увидела певицу, ничком
лежащую на вытертом диванчике.
– Не могу, – простонала она, – тошнит. У меня
началась аллергия.
– Живо на площадку, – поднял кулак Свин.
Я бросилась на него:
– Ой, не бей.
– Съемка стоит, отойди.
– Не могу, – стонала Глафира, – все, ухожу,
сыта по горло, бросаю сцену.
– Сначала отработай! – взревел Семен, пытаясь
оторвать меня от себя.
– Нет.
– Ну ща заработаешь на орехи…
– Свин, – заорала я, – там же только надо
лицом в снег упасть?!
– Ну? – он слегка сбавил тон.
– Давай я за нее прыгну.
– Ты?
– Да.
Секунду Свин надувал губы, потом буркнул:
– Переодевайся, живо, – и вышел на улицу.
Глава 9
Если вы думаете, что Глафира сказала мне спасибо, то жестоко
ошибаетесь. Когда я, почесываясь и кашляя, влезла в машину, певица ехидно
осведомилась:
– Ну как? Понравилось быть звездой?
– Не слишком, – честно ответила я.
– И почему?
– Все тело горит, «снег» такой ядовитый!
– Ты еще в декабре в речке со счастливым выражением на
морде не плавала, – хохотнул Свин.
Глафира отвернулась к окну.
– А что, – веселился продюсер, – давай,
Танька, из тебя звезду сделаем.
– Спасибо, не надо, – поспешила отказаться я.
– Не хочет, – заржал Свин, – другие, между
прочим, на все ради такого предложения готовы.
– Только не я.
– Заткнитесь, – сквозь зубы прошипела хозяйка.
– Сама замолчи!
– Дурак!
– Кретинка!
– Сволочь!
– Мерзавка!
– Скот!
– Дебилка!
Я вжала голову в плечи.
– Да ты дрянь! – завопил Свин.
Всю дорогу до очередного клуба они матерились и поливали
друг друга грязью, используя такие «выражансы», что я чуть не умерла со стыда.
Концерт прошел как всегда. Отпев свое, Глафира влетела в
гримерку и рявкнула:
– Где мой суп?
Я поспешила подать ей термос.
– Вот!
Хозяйка хлебнула из горлышка и взвизгнула.
– Это что?
– Ну как? Щавелевый…
В ту же секунду содержимое термоса выплеснулось на меня.
Слава богу, суп оказался не огненно-горячим, а просто теплым. Певичка затопала
ногами и завизжала на такой высокой ноте, что у меня мигом закружилась голова:
– Гадость, дрянь, бульон из половой тряпки!
Я выскочила в коридор, добежала до окна и в растерянности
остановилась. Господи, что мне теперь делать? Совершенно не помню, кем я была в
прошлой жизни, но в этой мне очень не нравится, особенно когда в лицо
выплескивают суп. Уйти прочь? Куда? Без денег, документов, биографии, работы… Нет,
надо взять себя в руки, умыться, отчистить одежду и вернуться к Глафире. У меня
нет альтернативы. Потом, я сама виновата, не умею вкусно готовить, хотя,
конечно, поведение хозяйки отвратительно, но оно имеет под собой основания…
Вдруг к горлу подкатил огромный горький комок, и я, не в
силах справиться с собой, разрыдалась.
– Что случилось, дорогуша, – произнес тихий,
вкрадчивый, голос, – повернитесь, душенька, кто вас обидел?
Я машинально повиновалась и увидела стройного мужчину не
самого юного возраста, одетого в ярко-красный костюм. Короткие белокурые,
скорей всего, крашеные волосы были при помощи геля зафиксированы в причудливую
прическу, в ушах сверкали бриллиантовые серьги.
– Кто вас обидел? – повторил он.
В ту же секунду я поняла, кто стоит передо мной. Леонид
Борисеев, одна из самых эпатажных эстрадных звезд, певец, танцор, человек,
который, абсолютно не стесняясь, говорит о своей нетрадиционной сексуальной
ориентации. Лично мне глубоко все равно, чем занимаются двое взрослых людей в
тиши спальни, но Борисеев не тот человек, перед которым стоит раскрывать душу,
он просто надо мной посмеется. И потом, мы находимся на разных ступенях
социальной лестницы, я в самом низу, Леонид наверху, очень ему надо выслушивать
сопливые рассказы чужой домработницы.
– Вы кто? – не успокаивался Борисеев. – Бога
ради, перестаньте плакать, я не могу слышать рыдания. В чем дело, в конце
концов? Кошелек потеряли? Сколько там было? Я вам дам, не переживайте. Деньги –
это всего лишь бумажки.
