В полном изумлении я обвела взором огромный каминный зал,
ей-богу, его акустике может позавидовать Кремлевский дворец съездов, и вдруг
обнаружила, кто обладает певческим талантом.
На небольшом бархатном диванчике восседала собачка, маленькая,
рыженькая, лопоухая, с острой мордочкой. Ей глаза были полузакрыты, нос высоко
поднят, а из горла лились просто волшебные звуки.
– А-а-а-а…
Рита тоже приметила «коллегу», в ту же секунду она осеклась,
Костик перестал нащипывать гитару, Ваня захихикал.
– Давай еще, – открыл один глаз Аркадий, –
мне нравится!
– Ага, – подхватил Вова, – вот это: а-а-а-а!
Прямо за душу рвет!
– Мы хотим плясать! – заорали блондинки.
– Ну и пошли вон, – рявкнул Аркадий, –
надоели! Желаем оперу слушать! Эй, парни, сбацайте печальное, а ты пой
медленно, торжественно: а-а-а-а, мы отдыхать будем.
– Танцевать, – хныкали девушки.
– Сказано, пошли вон! – покраснел Аркадий.
– Брысь отсюда, – топнул ногой Вова, –
разговорились! Бабе надо место знать!
Остальные мужчины продолжали спать, никак не реагируя на
внешние раздражители.
Блондинки выпятили пухлые губки, потом встали и с самым
гордым видом прошествовали к дверям. На пороге киска обернулась и прошипела:
– Имей в виду, Вовчик, тебе это будет дорого стоить!
– Ладно, ладно, – отмахнулся муж, – завтра
поедешь и купишь себе брюлики, а сейчас испарись, мы отдыхать хотим.
Девицы ушли. Вова и Аркадий с наслаждением закрыли глаза.
Музыканты заиграли что-то тягучее, похожее на похоронный марш. Рита собралась
было открыть рот, но ее опередила собачка, решившая на этот раз выступать соло.
– А-а-а-а, – полетело под сводами зала.
– Кайф, – простонал Вова, – вот она, сила
искусства, послушаешь такое и чище становишься, лучше…
Рита отошла в сторону и села на банкетку.
– А-а-а-а, – выводила собачка.
Понимая, что сейчас захохочу во весь голос, я сбежала на
кухню и спросила у Натальи Ивановны:
– Можно я тут посижу? Тихонько, там концерт идет.
– Надо же, – вдруг улыбнулась прислуга, – с
чего бы это Лапа завыла? Она такое впервые проделывает. До сих пор, кто ни
приходил, молчала, а тут – нате, заливается как соловей! А вы кем у них
работаете? Танцуете или поете?
Я улыбнулась.
– Я не творческий человек, разрешите представиться,
Таня, домработница Глафиры.
Лицо Натальи Ивановны приняло человеческое выражение.
– Зови меня Наташей, – совсем другим тоном сказала
она, – еще поспорить можно, кто из нас более творческий: мы или они! Знаю
ихнюю кухню, сплошной обман! Голосов никаких, одна аппаратура. А суп-то так
просто не сварить, вдохновение нужно. Ну-ка, попробуй мой кофе.
Я взяла протянутую чашку, отхлебнула и совершенно искренне
воскликнула:
– Восторг! Там кардамон, корица и чуть-чуть какао!
– Угадала, – прищурилась Наташа, – между
прочим, никто рецепта не знает!
– Вы так профессионально говорите об уловках
шоу-бизнеса, – решила я польстить женщине.
Наташа скривилась:
– Да уж, насмотрелась. Одно время я работала у дамы,
которая пыталась стать певицей, у меня с тех пор просто аллергия на этих
кривляк.
– Что, такая противная хозяйка попалась?
Наташа закатила глаза.
– Да уж! Тесен мир, плюнь – и попадешь в знакомого!
– Вы о чем?
Домработница нахмурилась.
– Так продюсер, который сейчас с вами приехал, Свин, с
ней работал. Я-то мужика сразу узнала, хоть он и закабанел окончательно, жрет
небось много. Ну да он всегда горазд на это был, мастер спорта по хаванью. Меня
Свин, конечно, не признал, оно и понятно, кто же на горничную смотрит. Да и
изменилась я, волосы остригла, покрасилась в темный цвет, неудачно вышло,
теперь старше кажусь. Я, когда услышала, что хозяйку Глафира поздравлять
приедет, прямо передернулась вся. Вы пришли, а я смотрю и жду, ну где же эта
сучка Настя!
– Звягинцева? – подскочила я.
– Ты ее знаешь? – фыркнула Наташа. – Скажи
ведь – она пакостница!
Я схватила Наталью за рукав:
– Вы долго с ней работали?
– Долго с такой и святая не выдержит.
– А все же?
– Месяца три-четыре, нет, полгода, потом хозяина убили,
а она смылась, – выпалила Наташа, – представляешь, она меня звала
«чмо»! «Эй, чмо, бегом сюда, постирай мне колготки!» Я, правда, вначале
терпела, у меня мама парализованная лежала, после инсульта, деньги нужны были
жутко! Поэтому и молчала. Сначала думала, привыкну. А еще надеялась, что Настя
в конце концов устыдится и поймет, что нельзя человека, который тебе
прислуживает, унижать! Но нет! Горбатого могила исправит.
– Ну ты нас тоже не лучшим образом встретила, – не
утерпела я, – «пирожные не берите, они для людей»!
– Ага, – кивнула Наташа, – я прямо сатанею,
когда кривляк-певцов вижу. Вот до какой степени меня Настька достала, ей-богу.
А ведь она мне благодарна должна быть, ой как благодарна!
– За что?
– Да так, – загадочно ответила Наташа, –
может, испортить сейчас Свину малину? Подойти к нему да шепнуть: «Приветик, не
узнаешь, котик? Я – та самая… Наташка-чмо! Мне есть что рассказать про смерть
Лавсанова, много интересного, много! Плати, голубок, а то разину ротик». Только
он не испугается.
У меня закружилась голова.
– Почему? Если ты и впрямь знаешь нечто этакое…
– Не испугаю я его, – повторила Наташа, – а
уж очень ему насолить хочется!
– Могу помочь, – скрывая радость, заявила я.
– И каким же образом? – кисло спросила она. –
Собираешься пургена ему в чай подсыпать? Приятный пустячок, но я хочу ему
капитально наподдавать, за чмо. Лучше бы нам сегодня не встречаться, я уже
пережила обиду, забыла немного, а увидела эту рожу, опять все всколыхнулось.
Прямо урод! Впрочем, ты тоже за чужими грязь убираешь и должна меня понять!
Отомстить хочу! Жутко! До дрожи!
Наташа отвернулась к окну и трясущимися пальцами стала
приглаживать волосы.
