— Язычники! Вы все до одного отправитесь в ад!
Юлий ощутил во рту привкус крови. Он откатился в сторону, чтобы добраться до стены, опереться на нее и подняться на ноги.
— А где ваши шлюхи? — крикнул какой-то солдат и грубо рассмеялся.
— Шлюхи-девственницы! Тащите нам шлюх-девственниц!
— Никогда.
Юлий удивился, когда понял, что этот голос принадлежит ему, а он стоит на ногах. Боль пульсировала в его висках, но это было так. Двое солдат одновременно двинулись на него, но жрец сообразил, что если пригнуться, то они промахнутся и ударят по камню.
Солдаты бросились вперед. В самый последний момент Юлий упал на колени. Над его головой затрещали кости, послышались крики, наполненные болью.
Юлий воспользовался тем, что внимание всех присутствующих было привлечено к этим двум солдатам, набросился сзади еще на одного захватчика и вонзил пальцы в его глаза.
Солдат громко завопил, развернулся и налетел на своего товарища. Тот не удержался на ногах, повалился вперед и ударился головой об острый угол мраморного алтаря, разбитого булавами. Уже четверо солдат оказались выведенными из строя. У Юлия и остальных жрецов появился шанс.
Они отчаянно сражались и одержали победу. Все было кончено. Пол храма заливало море крови, в котором плавали мертвые тела. Победители не ощущали ни удовлетворения, ни спокойствия. Сегодня солдат было только семь. Завтра придут другие. После того, что сейчас произошло, их будет гораздо больше. Жрецы понимали, что им ни за что не победить в открытом бою. На стороне императора стояли тысячи христиан, а защитников древних храмов было всего несколько сотен.
Через час Сабина обмыла и перебинтовала раны Юлия. Древние законы позволяли ей делать это. Она имела право прийти к нему и обработать раны целебными мазями. Весталкам не позволялось другое, именно то, что Сабина скрывала под свободными одеждами. Теперь она постоянно носила плащ, чтобы никто не мог заметить небольшую округлость живота, но эта мера не могла скрыть тайну.
Их встречи в лесу были очень редкими, поэтому они смогли определить, что Сабина была на десятой неделе беременности. Ее судьба мучила Юлия. Он дал ей торжественную клятву в том, что спасет ее и их еще не родившегося ребенка, даже если ради этого ему придется погибнуть самому.
Сабина закончила бинтовать раны и дала Юлию отвар трав, снимающий боль.
— Может, тебе следует сварить что-нибудь для себя? — многозначительно спросил Юлий, возвращая чашу. — Срок пока невелик. На этой стадии травы помогают, разве не так?
Они были очень осторожны. Подобно всем римским женщинам, Сабина знала, в какие периоды каждого месяца вероятность зачатия была самой высокой. После каждой близости она тщательно мылась и пользовалась особыми мазями. Но порой любые меры предосторожности оказываются тщетными. В таких случаях для богачей, ревностно охранявших свои поместья и не желавших делить их между многочисленным потомством, или для бедняков, которые просто не могли прокормить слишком много ртов, а также для женщин, несчастных в браке, желающих развода, а не детей, существовала альтернатива — настой из трав или обращение к лекарю. Юлий и Сабина жили в ту эпоху, когда прерывание беременности не считалось чем-то зазорным и не просто дозволялось, но при некоторых обстоятельствах даже приветствовалось, но весталка не хотела и думать об этом.
— Нет. Наша девочка должна родиться, Юлий. Она навсегда соединит нас.
— Это не так. Рождение ребенка приведет лишь к тому, что нас обоих убьют. Мы вряд ли сможем убедить жрецов и весталок в том, что законы устарели. Да, все мы говорим о переменах, но вдруг наши единоверцы окажутся не готовыми к ним? Смогу ли я тебя спасти? Представляешь ли ты себе, каково медленно умирать от удушья, жадно глотать воздух, которого становится все меньше и меньше? Тебе нельзя умирать из-за ребенка, который даже не родился.
— Не забывай, что существуют и другие законы, с которыми тоже приходится считаться. Это законы природы.
— Сабина, если ты оставишь этого ребенка, то совершишь самоубийство, — прошептал Юлий, опасаясь, что их могут услышать.
Она покачала головой и прижала палец к его губам, не давая больше сказать ни слова.
ГЛАВА 20
Рим, Италия. Среда, 11.08
Джош стоял на монументальном крыльце. Он прислонился спиной к гигантской бронзовой двери, обратил лицо внутрь просторного прямоугольного пространства, обрамленного колоннадой, и смотрел на знакомую игру солнечных лучей, проникающих через полусферу купола. Джош настолько остро чувствовал горе Юлия, что с трудом мог дышать. Поразительно, что физическим ощущениям удалось преодолеть этот временной разрыв.
Поток солнечного света, падающий сквозь круглое незакрытое окно, рисовал узоры на полу и стенах, выложенных порфиром, гранитом и желтым мрамором. В отверстие влетали и птицы. Сперва они спускались вниз, затем не могли понять, куда они попали и как отсюда выбраться, принимались метаться как сумасшедшие, но в конце концов улавливали сквозняк и вырывались наружу.
Джош заметил на стене большую табличку. Верхний абзац был написан по-итальянски, ниже текст повторялся по-английски.
Джош прочитал краткую историю церкви.
«Пантеон Агриппы был возведен римским императором Адрианом между 118 и 128 годами н. э. на месте небольшого храма, построенного гражданином Марком Випсанием Агриппой в 27 году до н. э.
В начале седьмого века храм был освящен как церковь Санта-Мария-ад-Мартирес».
Неужели он сам или тот человек, которого Райдер видел в своем сознании, тысячу шестьсот лет назад защищал вот этот самый храм? Это были его воспоминания давно умершего человека?
Джош увидел, как Габриэлла подошла к боковому алтарю и зажгла длинную тонкую свечку. Огонек сначала задрожал, заискрился, затем разгорелся ровным пламенем. Стекло озарилось багрянцем.
Габриэлла склонила голову, опустилась на колени и молитвенно сложила руки.
Джош нащупал было фотоаппарат, но потом почувствовал, что фотографировать эту женщину именно сейчас, во время молитвы, никак нельзя. Это было бы грубым вторжением в ее личную жизнь. Джош устыдился даже того, что он пристально смотрел на нее в этот интимный момент, но происходящее зачаровало его. Он восторгался этим строгим спокойствием, парящим прямо над хаосом, красотой коленопреклоненного тела, золотым нимбом, который солнце нарисовало у нее над головой. Точно такой же круг сиял над головой Девы Марии. Картина с ее изображением висела над алтарем.
— Вы не любите ходить в церкви? — спросила Габриэлла через несколько минут.
Джош не мог ей ответить. Ведь при этом он должен был бы объяснить этой женщине, что ему не позволил пройти внутрь ужас, пришедший из прошлого. Сейчас, в воскресный полдень двадцать первого века, он стоял в дверях церкви, находящейся в Риме, и видел то, что происходило в этом самом здании больше полутора тысяч лет назад.
