Ответ пришел от Перси, сквозь годы. Джош покачал головой, стараясь стряхнуть этот голос.
— В чем дело? — спросила Рейчел.
— Да так, пустяки.
— Я уверена в том, что это дело рук моего дяди, но не понимаю, чем все это вызвано. Почему-то на него произвели огромное впечатление мои провалы в прошлое. Вместо того чтобы встревожиться моим состоянием, он пристает ко мне с расспросами, требует, чтобы я разобралась в своих видениях, хочет показать меня психологу, специалисту по гипнозу. Он уже кого-то нашел. Я обращусь к этому человеку, если вы не согласитесь мне помочь. Но сама я хочу, чтобы всем этим занялись вы. Я вам доверяю. Это еще одно безумие — то, что я вам доверяю. По сути дела, я вас совсем не знаю. Но если вы откажетесь мне помочь… Мне нужно что-то сделать, особенно сейчас.
— Почему именно сейчас? Произошло что-то еще?
— Да, но все это очень странно. Я не могу разобраться, но это важно. Понимаете, Джош, умер один человек.
— Кто?
Рейчел молчала. Райдер ждал. Она смотрела ему в лицо, приковав к нему свои ясные темно-синие глаза.
— Кажется, я сама. По-моему, это я умерла.
ГЛАВА 60
Рим, Италия. 1884 год
После убийства Уоллеса Нили все изменилось.
Игривый возлюбленный, водивший Эсме в полночь купаться, усыпавший ее постель лепестками роз и приводивший солиста театра «Ла Скала» петь для нее серенады, исчез, сменившись возбужденным фанатиком, которого охватила мания скупать произведения искусства. В течение последней недели, проведенной в Риме, они с Блэки побывали в десятках лучших художественных салонов города. Он приобрел полотна кисти Боттичелли, Рембрандта, Тинторетто и Веласкеса.
Сначала Эсме думала, что Блэки покупает все эти сокровища, чтобы возместить потерю того, другого, однако он упорно отказывался говорить с ней о своих новых приобретениях. Ей казалось, что его перестала интересовать история шедевров, отныне принадлежащих ему. Эсме спросила, зачем он тратит целое состояние на произведения искусства, если теперь они не имеют для него никакого значения. Блэки ответил, что это хорошее вложение денег. Она понимала, что он очень переживает по поводу ограбления и убийства, и со страхом думала о том, какой будет реакция членов клуба «Феникс», когда он им все расскажет. В конце концов, Блэки отправился в Рим исключительно для того, чтобы наблюдать за ходом раскопок, и не справился с этой задачей.
Эсме испытала облегчение, когда Блэки наконец сказал, что он собирается заказать билет на пароход, и предложил ей отправиться вместе с ним. Она была рада поскорее покинуть Рим. Пребывание в Италии перестало доставлять ей радость. Эсме тревожилась о брате и скучала по матери. Ночами ее терзали кошмарные сны про убийство археолога. С уроками живописи дело обстояло неважно. Учитель оказался далеко не таким квалифицированным, каким должен был быть. Эсме больше нравился художественный колледж в Нью-Йорке. Но хуже всего было то, что у нее по спине пробегал холодок, ей становилось немного страшно каждый раз, когда Блэки к ней прикасался.
Путешествие через Атлантику было назначено на следующую неделю.
Как только корабль вышел в море, Эсме несколько воспрянула духом. Скоро они будут дома.
Вечером на второй день пути, когда они уходили с ужина, Блэки ее удивил.
— Перед отъездом я купил в Риме для тебя подарок. Хочешь посмотреть?
— Конечно.
Несмотря на все последние тревоги, Эсме почувствовала любопытство.
Они вернулись в каюту. Блэки достал маленький золотой ключик и отпер один из трех чемоданов. Он порылся среди одежды, развешанной на плечиках, отыскал и извлек аккуратно завернутый плоский прямоугольный пакет шириной приблизительно два с половиной фута и высотой почти четыре фута.
Блэки взял перочинный ножик с перламутровой рукояткой, перерезал веревки и вспорол бумажную обертку, под которой оказался другой пакет, уже из хорошей бумаги. Он предложил Эсме развернуть его.
Она с детства страстно увлекалась искусством и знала, что в мире существуют сотни тысяч живописных полотен. Ее учитель как-то сказал, что из всего этого великого множества по-настоящему захватывают дух лишь несколько десятков тысяч. Настоящими же шедеврами можно назвать только несколько тысяч. Редчайший талант, умение простыми кистью и красками воссоздать жизнь можно увидеть всего только в какой-то сотне, максимум в паре сотен картин. Мало кто смог отобразить мгновение человеческого страдания, безумия или бесконечной радости и предложить его в качестве зеркала, показать человеку, каким жестоким, восхитительным, страстным и совершенным он может быть. Лишь нескольким десяткам живописцев удалось заставить зрителя на какое-то время забыть о том, что он видел перед собой не плоть и кровь, что угольно-черные глаза не смогут моргнуть, розовые губы не способны раздвинуться.
Одним из них был Караваджо. Поэтому Эсме решила, что картина, которую она видела перед собой, несомненно должна была принадлежать его кисти.
На ней был изображен молодой и чувственный бог. Эсме узнала его по другим картинам мастера, которые изучала на уроках живописи. Вакх излучал буйное веселье. От него так и веяло сладострастием и развратом, наслаждением и обманом. Кисти винограда, висящие над плечом бога, были такими настоящими, что Эсме показалось, будто одну из них можно сорвать и съесть. Улыбка Вакха была такой похотливой, что у нее не было сомнений в том, что он вот-вот подмигнет с холста.
Все краски каюты моментально втянулись в водоворот энергии, исходящей от полотна. Эсме еще никогда в жизни не приходилось прикасаться к чему-то настолько поразительному. Она ахнула, давая выход своим чувствам, и Блэки одарил ее первой искренней улыбкой с той ночи, когда был убит Нили.
— Какое сокровище!
— Ты, моя драгоценная, даже не представляешь этого.
Глаза Блэки сверкнули, наполнились знакомым хитрым блеском, который затмил собой сюрприз другого рода — приглашение к сексу.
Он взял ее за руку. Это была не ласка, не извинение, а приглашение на вечер похоти и разврата, который пришелся бы по вкусу богу, изображенному на холсте.
Эсме потерялась в собственных чувствах. Она до сих пор никак не могла забыть ту истинную душу Блэки, которую ей удалось мельком увидеть в Риме. Но разве сейчас, возвращаясь домой, он не стал другим, гораздо лучшим?
На глазах у Вакха, написанного рукой Караваджо, Блэки привлек молодую женщину к себе и прошептал ей на ухо, что желает видеть ее обнаженной. Он сказал, что хочет увидеть, как ее кожа покроется от холода мурашками, а потом вспыхнет огнем.
Его затвердевшее достоинство вжалось Эсме в бедро. Она предположила, что они займутся любовью прямо здесь и сейчас, разделась и устроилась в шезлонге так, как хотел Блэки, чуть раздвинув ноги и склонившись набок, лицом к нему. Он вернулся к картине, но то, что произошло дальше, было начисто лишено какого-либо смысла.
