— Так и понимать, — не оборачиваясь, отвечает Марино. — Буквально.
Джейми больше не работает в офисе окружного прокурора Манхэттена, все-таки объясняет он. Подала в отставку. Ушла. И, как многие ее коллеги, переметнулась на другую сторону. В конце концов, так поступают почти все; люди бросают низкооплачиваемую, неблагодарную работу в унылых госучреждениях с их помпезной бюрократией, до смерти устав от нескончаемого парада трагедий, паразитов, безжалостных бандитов и мошенников. От нехороших людей, которые делают нехорошие вещи с нехорошими людьми. Как бы ни воспринимала это чуткая общественность, жертвы далеко не всегда невинны или даже симпатичны, и Джейми частенько говорила, что завидует мне — мои-то клиенты по крайней мере не врут. Когда свидетель или жертва говорит ей правду, в аду, наверно, идет снег. Уж лучше бы они все сгинули, сказала она как-то и была права, по крайней мере, в этом. Когда ты мертв, лгать невозможно.
Вот только я никогда бы не подумала, что Джейми уйдет в частный бизнес. Не верю, что ее привлекли большие деньги. Марино рассказывает, она ушла по-тихому — ни прощальной вечеринки, ни даже общего ланча или вылазки в ближайший бар после работы. Ушла молча, без фанфар, никого не предупредив, не поставив в известность. Примерно тогда же Джейми позвонила в ЦСЭ, поинтересовалась насчет Лолы Даггет, продолжает он, и я уже точно знаю: что-то случилось. Не только с Джейми, но и с Марино. Жизнь каждого из них поменяла курс, а я узнала об этом только сейчас. И это ужасно меня расстраивает. А еще очень грустно, что ни один из них не посчитал нужным поговорить со мной.
Может, я и впрямь слишком, невыносимо сурова с людьми. Я снова слышу злые комментарии Кэтлин Лоулер и вижу торжествующее выражение ее лица, как будто всю жизнь она только и ждала возможности сказать эти гадости мне лично. Какая ж я, оказывается, чувствительная. Наверное, потому что в ее словах есть толика правды. Со мной и правда нелегко. У меня ведь и друзей никогда не было. Люси, Бентон, кое-кто из бывших сослуживцев. И Марино. Как ни крути, он был со мной все эти годы, и я не хочу перемен.
— Думаю, это не все, о чем спросила Джейми, когда позвонила в ЦСЭ, — говорю я, и в моем голосе уже не слышны обвинительные нотки. — Это ведь не просто совпадение, что после ее звонка ты съездил в Нью-Йорк, а потом стал заводить разговоры о рыбалке и лодках и о том, как ты скучаешь по Югу.
— Мы лучше ладили, когда я на тебя не работал. — Марино поворачивается и идет к креслу. — Знаешь, я и сам лучше себя чувствовал, когда приходил со стороны — экспертом или детективом, сержантом отдела убийств, — чем тогда, когда работал у тебя, у Джейми и вот теперь снова у тебя. Я детектив с опытом, знаю, что делать на месте преступления, как расследовать убийство. Чего я только не делал и чего не повидал! Я не хочу до конца дней сидеть в какой-то клетушке, ждать распоряжений, ожидая каких-то неприятностей.
— Другими словами, ты хочешь сказать, что уходишь.
— Не совсем.
— Ты вправе жить так, как хочешь. Ты заслужил это как никто другой. Меня очень огорчает, что ты не рассказал о своем настроении и планах. Наверное, именно это меня и беспокоит больше всего.
— Я не хочу уходить.
— По-моему, ты уже это сделал.
— Я хочу переключиться, стать частным детективом. Об этом мы с Джейми и разговаривали, когда встречались в Нью-Йорке. Она сказала, что ушла на вольные хлеба и предложила мне подумать о том же. Сказала, что могла бы предлагать мне кое-какие дела. Я знаю, что и ты моей помощью воспользовалась бы. Не хочу больше на дядю работать и принадлежать кому-то.
— Никогда и не думала, что ты мне принадлежишь.
— Мне нужна хоть какая-то независимость. Немного самоуважения. Знаю, к тебе это не относится. У тебя-то самоуважения всегда хватало!
— Да уж.
— Хочу взять небольшой участок на реке, ездить на мотоцикле, рыбачить, работать на людей, которые меня уважают.
— Джейми пригласила тебя консультантом по делу Лолы Даггет?
— Она ничего мне не платит. Я сказал, что не могу брать деньги, пока не сменю свой статус в ЦСЭ. Собирался как-нибудь потолковать с тобой об этом, — говорит Марино, и я слышу металлический звук — в замке поворачивается ключ.
Дверь открывается.
Джейми входит, и я чувствую пикантный запах мяса, жареного картофеля и трюфелей.
10
Она ставит два больших голубых бумажных пакета на каменный полукруг стойки в кухне. Для нью-йоркского прокурора, пусть даже и бывшего, затеявшего тайную операцию, которая требует камер слежения и, как я подозреваю, пистолета, спрятанного в висящей у нее на плече объемистой сумке из коричневой воловьей кожи, она удивительно непринужденна и бодра.
Красиво уложенные черные волосы стали чуть длиннее, черты лица четкие и очень привлекательные, она гибкая и стройная и выглядит вдвое моложе своих лет в линялых джинсах и белой рубашке навыпуск. Украшений нет совсем, макияжа не заметно, но даже если ей и удается обмануть большинство людей, меня ей не провести. Я вижу в ее глазах тень. Вижу натянутость ее улыбки.
— Извини, Кей, — говорит она без предисловий, вешая свою совсем не стильную, тяжеловатую на вид сумку на спинку барного стула, и я гадаю, уж не Марино ли убедил ее носить с собой оружие.
Или эта привычка передалась ей от Люси? Мне вдруг приходит в голову, что если Джейми носит оружие тайно, то, скорее всего, нарушает закон. Трудно представить, как бы ей удалось получить лицензию в Джорджии, где она хоть и сняла квартиру, но не живет постоянно. Камеры слежения и неразрешенное оружие. Может, это всего лишь обычные меры предосторожности, потому что она, как и я, знает жизнь с нелучшей стороны и знает, что в ней может случиться всякое. Или же Джейми напугана и нервничает.
— Я бы и сама страшно разозлилась, если бы кто-нибудь проделал что-либо подобное со мной, — говорит она, — но лучше обойдемся без этого.
Я бы поднялась и обняла ее, но она уже открывает пакеты, что можно истолковать как желание держаться от меня на почтительном расстоянии. Поэтому я остаюсь на диване, стараясь не вспоминать прошлое Рождество в Нью-Йорке и другие случаи, когда мы собирались вместе, и не думать, что бы сделала Люси, если бы увидела, где я сейчас. Не хочу даже представлять, как бы она отреагировала, если бы увидела Джейми, такую милую, но с затравленным взглядом и дежурной улыбкой, достающую из пакетов еду в старом лофте, так напоминающем тот, что был у Люси в Гринвич-Виллидж. А в ее дамской сумке, скорее всего, лежит пистолет.
Терзающее меня подозрение быстро достигает критической массы. Джейми из тех женщин, которые привыкли получать желаемое, однако от Люси она отказалась без борьбы, а теперь я узнаю, что так же легко она отказалась и от карьеры. Потому что это по какой-то причине соответствовало ее целям. Вывод звучит едва ли не приговором, и мне приходится напомнить себе, что это не имеет значения. Ничто не имеет значения, кроме того, что я нахожусь здесь из-за бывшей любовницы моей племянницы, этой вот женщины, которая обманывает меня и использует в своих интересах.
