— Ты ведь помнишь «Иль Пастиччо»? В нескольких кварталах отсюда? — Джейми достает обернутые фольгой картонные контейнеры с пластиковыми крышками, потом пластиковые емкости, возможно, с супом, и комната наполняется ароматами трав, шалота и бекона. — Ну, так теперь это «Броутон и Булл». — Она выдвигает ящик и вынимает столовые приборы и бумажные салфетки. — Они готовят изумительный мясной пирог с жемчужным луком. Тушеный кролик. Суп-пюре с креветками и поблано — зеленым томатным маслом. Жареные эскалопы с запеченными в беконе халапеньо. — Она открывает один контейнер за другим. — Думала, что предоставлю вам самим разбираться. Но, пожалуй, лучше накрою, — решает Джейми и оглядывается, как будто ждет, что вот сейчас появится обеденный стол. Впечатление такое, что она плохо знакома со съемной квартирой, в которой живет.
— Надеюсь, ты принесла мне жареных креветок, — подает голос Марино.
— И картошку фри, — отзывается Бергер, словно они с Марино добрые друзья. — И мак’н’чиз с трюфельным маслом.
— Я — пасс. — Он кривится.
— Надо пробовать новое.
— Забудь про трюфели, или трюфельное масло, или что там еще. Не собираюсь я пробовать ничего, что воняет чертом. — Марино вытаскивает из стопки на полу объемистую папку с наклейкой, на которой черным маркером написано БЛР.
— Тебе помочь? — спрашиваю я Джейми, продолжая сидеть на диване. Чувствую, она не хочет, чтоб я нарушала ее личное пространство, или, может, это от меня исходит отчуждение и неприступность.
— Ради бога, сиди. Я в состоянии открыть коробки и разложить еду на тарелки. Я не готовлю, как ты, так что как-нибудь справлюсь.
— Твое суши в холодильнике, — говорит Марино.
— Мое суши? Ладно, почему бы и нет? — Она открывает дверцу холодильника и достает оттуда контейнеры с суши. — У них там счет на мое имя, потому что, признаюсь, я без суши жить не могу. По крайней мере три раза в неделю я должна их есть. Наверное, пора бы побеспокоиться о ртути. Ты по-прежнему не ешь суши, Кей?
— Не ем, спасибо.
— Думаю, я подам биск в кружках, если никто не возражает… Далеко продвинулись? — Она смотрит на Марино. — На чем остановился?
— Достаточно далеко, чтобы я поняла, скольких хлопот вам, должно быть, стоил этот вечер, — отвечаю я за него.
— Я правда прошу прощения, — снова говорит Джейми, но в ее тоне не чувствуется ни малейшего сожаления.
Она, судя по всему, совершенно уверена в своем праве поступать так, как ей заблагорассудится.
— Честно говоря, это моя прерогатива — объяснить тебе, что происходит. Обстоятельства требовали особых мер предосторожности. — Она бросает на меня быстрый взгляд из кухни. — Чувствую на себе моральную ответственность — прикрывать тебя с тыла. Наверно, я всегда буду грешить осмотрительностью, но звонить тебе, писать или связываться напрямую сочла неразумным. Если спросят, смогу, не погрешив против истины, сказать, что не делала этого. Ты сама позвонила мне. Но кто об этом узнает, если только ты не захочешь с кем-то поделиться?
— Чем поделиться? Тем, что заключенная сунула мне записку и я поехала на поиски ближайшего телефона-автомата, как будто я в летнем лагере играю в «охоту на мусор»?
— Я разговаривала вчера с Кэтлин, и мне напомнили, что она с нетерпением ждет встречи с тобой сегодня.
— Напомнили? — переспрашиваю я и выразительно смотрю на Марино. — Уверена, ты и так знала. Кертис Робертс, вероятно, твой знакомый. Ну, тот адвокат из проекта «Невиновность», который звонил Леонардо Браззо.
— Я всегда могу сказать, что ты связалась со мной, пока была здесь по своему делу, — повторяет Джейми. — И это будет правдой.
— По делу, которое ты организовала, чтобы вытащить меня сюда. Это ты называешь правдой?
— Марино не вводил тебя в курс дела и не говорил ничего такого, что не должен был говорить, — твердит она, доказывая свою точку зрения. — Он не передавал тебе никаких приглашений, что при нынешних обстоятельствах было бы неблагоразумно. Никто не передавал ничего такого, что могло бы иметь негативные последствия.
— Кто-то же все-таки передал, потому-то я и сижу здесь, — отвечаю я.
— В конфиденциальном разговоре со свидетелем по делу, над которым я работаю, я выразила надежду, что ты свяжешься со мной, — говорит она, полностью оправдывая себя по крайней мере в собственных глазах.
— Сильно сомневаюсь, что в женской тюрьме Джорджии разговоры не прослушиваются и не записываются.
— Я написала Кэтлин записку в своем блокноте и попросила передать тебе номер моего сотового и напоминание позвонить по телефону-автомату, — говорит Джейми. — Она прочла записку, пока мы сидели за столом. Вслух не было сказано ни слова. Никто ничего не видел, и блокнот остался у меня. Кэтлин рада помочь мне любым возможным способом.
— Потому что она убеждена, что ты намерена добиться для нее сокращения срока, как сказала начальница тюрьмы, — комментирую я.
— Если тебе кто-то что-то передал, от этого лучше избавиться.
— Из чего я заключаю, что тебе запретили разговаривать со мной и у тебя есть сомнения насчет моих средств связи. — Я подхожу к сути дела. — Моего рабочего и домашнего телефонов, моего сотового, моей электронной почты.
— Ну, не то чтобы запретили, — поправляет Джейми. — Федеральные агенты никогда не поощряют контакты свидетелей и других заинтересованных сторон с подследственным. Но мне не приказывали не разговаривать с тобой, и если они не узнают, что мы разговаривали — а я бы не хотела, чтобы об этом узнали, — то и никаких последствий быть не должно. Думаю, у нас все получилось и мы преодолели все препятствия. Завтра будет другой день, другая история, другая миссия. Если на каком-то этапе они узнают, что мы были вместе в офисе Колина Денгейта, это не важно. Не могут же они запретить нам работать над делом вместе, раз уж ты оказалась тут.
— Работать над делом, — повторяю я.
— Идиоты, — ворчит Марино. С тех пор как он ушел из правоохранительных органов и больше не имеет полномочий никого брать под арест, симпатий к ФБР у него сильно поубавилось. Другая причина его враждебности — Бентон.
— ФБР лучше по возможности не раздражать, — добавляет Бергер, доставая из шкафчика тарелки и кружки. — Если я стану действовать им на нервы, тебе это не поможет. К тому же не стоит забывать о Фарбмане. Он уже доставил мне немало неприятностей и может доставить еще.
Дэн Фарбман — заместитель комиссара по связям с общественностью при Управлении полиции Нью-Йорка, и мне известно, что в прошлом они с Джейми не раз скрещивали шпаги. Когда несколько лет назад я работала в Управлении главного судмедэксперта Нью-Йорка, мы с ним тоже не ладили. Но о последних делах мне ничего не известно, и какое отношение заместитель комиссара имеет к потенциальным проблемам, которые могут возникнуть у меня с Министерством юстиции, я не представляю. О чем и сообщаю Джейми. Говорю ей, что не понимаю, при чем здесь вообще Фарбман.
