Я поднимаю ее фланелевую ночнушку — с длинными рукавами, пуговицами до самой шеи и кружевным воротничком, — вполне соответствующую образу скромной и серьезной женщины на рождественском снимке, сделанном менее чем за месяц до этой фотографии, где она в вульгарной позе лежит на пропитанной кровью постели. На белую бумагу, которой покрыт стол, падают хлопья запекшейся темной крови. Я внимательно изучаю каждое отверстие и каждую прорезь, оставленные смертоносным лезвием убийцы, нанесшего ей в общей сложности двадцать семь ударов — в лицо, грудь, спину, шею — и вдобавок располосовавшего горло. Ночная рубашка пропитана кровью спереди и сзади, притом так сильно, что лишь по некоторым участкам на рукавах и нижней кромке можно понять, что изначально она была голубой.
Мэнди OPTул сидит в кресле, придвинувшись к окну, чтобы не мешать мне. Она пристально наблюдает за мной, когда я раскладываю окровавленную ночную рубашку на бумаге, возвращая на то место, с которого взяла. От спекшейся крови некоторые участки ткани загрубели. Мэнди не произносит ни слова и не вмешивается, а я тоже не делюсь с ней своими мыслями, которые с каждой минутой становятся, как грозовые тучи, все мрачнее и тяжелее. Я снова просматриваю папку с материалами по Глории Джордан. Изучаю диаграммы тела, лабораторные отчеты по образцам крови, взятым с ее ночной рубашки и подтверждающим наличие ее ДНК. Однако здесь же обнаружены ДНК мужа и их пятилетней дочери. Откуда кровь Бренды?
Из замеров и описаний Колина я вижу, что рана на шее у Глории начинается за левым ухом, откуда уходит под подбородок, ниже мочки правого уха — фактически горло перерезали сзади. Если она не видела, откуда наносился этот удар, перерезавший сонную артерию, это объясняло бы отсутствие следов борьбы, о чем упоминал Колин. Но тогда вопросов больше, чем ответов. Я беру еще одну фотографию Глории на кровати, сделанную более крупным планом. Верхняя сторона ступней забрызгана кровью, ступни тоже в крови, что выглядит странно, если в момент, когда ее кололи и резали, она лежала в постели. Хотя… трудно сказать. Всюду так много крови… У меня перед глазами обезумевший убийца, перерезающий сзади горло Глории Джордан, которая крепко спит, приняв дозу клоназепама.
Я иду по следам крови, которая повсюду, которой все измазано, испачкано, забрызгано и залито. На лестнице — капли, лужицы, полосы и брызги. Некоторые предполагают артериальное кровотечение, открывшееся, скорее всего, от резкого и сильного удара ножом — возможно, в шею. Может быть, как раз в шею Глории Джордан. Рисунок соответствует ритму сердечных сокращений, постепенно слабеющему, поскольку сердце уже вот-вот должно остановиться. Но вот только чье сердце? И в каком направлении двигался человек — вверх или вниз, от двери или к выходу? Даже самые опытные криминалисты, такие как Сэмми Чанг, не могут взять мазок с каждой капли и полосы, исследовать каждую лужицу крови на месте преступления, а эксперты из лаборатории тоже, наверное, не в силах все это проработать.
Спускаюсь по ступенькам вниз, к лестничной площадке, и задерживаюсь неподалеку от передней двери, где умерла Бренда. Я пытаюсь придумать логичное объяснение тому, как ее кровь могла попасть на ночную рубашку матери, которая, по-видимому, встретила смерть в постели. Я ищу любое подтверждение, любой намек на то, что предпринимались хоть какие-то попытки смыть кровь в холле, на лестнице, в прихожей или в любом другом месте в доме, но ничего такого не вижу, как не видела ничего и в просмотренных отчетах. Я то и дело возвращаюсь к тому месту, у двери, к телу Бренды, к той картине, которая, должно быть, привела в ужас полицейских, когда те подъехали к дому после звонка соседа Джорданов, заметившего разбитое стекло в задней двери и тут же набравшего «911».
Ни один нормальный человек не в состоянии спокойно смотреть на мертвых детей, тем более вблизи. На полу у передней двери — хаотичный узор из кровавых капель, лужиц и брызг, оставленных оружием убийцы, кровавых отпечатков обуви, а также следов, оставленных босыми ногами. Следы от пальцев и пяток слишком велики для ребенка, и я снова приподнимаю пальцами детскую пижаму с Губкой Бобом. Штанишки с закрытыми пятками, а значит, следы, оставленные босыми ногами, не могли быть следами Бренды, когда та бежала вниз, в переднюю, к двери. Я снова возвращаюсь к прежней головоломке: откуда взялся порез на левой руке ее матери?
Колин предполагает, что миссис Джордан порезала большой палец, работая в саду, и я отрабатываю эту версию, рассматривая другие фотографии и мысленно возвращаясь на застекленную террасу и в сад позади дома. Я снова рассматриваю округлые капли высохшей крови с приблизительно равными интервалами, около восемнадцати дюймов, оставленные на терракотовой плитке, бетонной дорожке и кустах. Это кровь Глории Джордан, оставленная раньше, никак не связанная с убийством и исключенная из числа улик. Такова общепринятая версия. Если предположение Колина верно, хотя я лично так не думаю, то выходит, что она должна была поранить палец сразу после того, как начала заниматься подрезкой в саду. Но ни на одной из фотографий нет никаких инструментов, срезанных веток, отростков. Вообще, сад производит довольно унылое, запущенное впечатление и явно требует внимания.
Когда Марино расспрашивал Ленни Касперa, бывшего соседа, случайно заметившего миссис Джордан в саду в субботу днем, 5 января, он ничего не сказал о том, что Глория поранила палец. Возможно, просто не заметил, но вообще-то человеку, выгуливающему собаку, трудно не заметить того, кто, истекая кровью, торопится в дом. Случайное наблюдение со стороны соседа и капли крови Глории Джордан, не укладывавшиеся в контекст жестоких убийств, подтолкнули следствие к выводу о том, что женщина порезала палец днем ранее. Она вернулась в дом, забыла подтереть кровь на террасе и в коридоре, около гостевой ванной, не перевязала рану и даже не дала взглянуть на нее мужу-врачу, когда тот вернулся домой с работы. Я в это просто не верю.
Согласно токсикологическому отчету, на момент смерти Глории Джордан содержание алкоголя и клоназепама в ее организме превышало соответствующие уровни у ее супруга, и еще она принимала антидепрессант, сертралин. После убийств эти лекарства были обнаружены в ванной комнате, на раковине, и, снова рассматривая их в пластиковом пакете для вещдоков, я замечаю деталь, ускользнувшую от меня ранее.
— Можете помочь мне кое в чем? — спрашиваю я у Мэнди, которая все время пристально наблюдает за мной.
— Конечно. — Она тут же поднимается с места.
— Мне нужно дело Барри Лу Риверс. Полагаю, оно есть в электронной форме и не распечатывалось, поскольку она умерла уже после перехода на безбумажное делопроизводство.
— Хотите, чтобы я распечатала? — спрашивает Мэнди.
— Необязательно. Но меня интересует один документ, и если вы сможете его отыскать…
— Подождите минутку, я только возьму ноутбук.
— Хорошо, я пока выйду, — отвечаю я и выхожу из конференц-зала.
33
Мэнди O’Tул возвращается с ноутбуком из гистологической лаборатории, и, пока она ищет дело Барри Лу Риверс, я осматриваю одежду Лолы Даггет, пытаясь разглядеть то, что, возможно, было упущено следствием.
