Конечно, исчезновение босса сильно подкосило меня. Я даже не знаю, жив ли он. Действуй мы с ним в связке, по нашей многолетней традиции, все было бы иначе. А тут… слишком много всего, над чем следовало думать. И решение проблемы уж слишком традиционное: сегодня, чтобы ослабить нервное напряжение, все выпили. Кто много, кто не очень. Саша Ракушкин со Стравинским — те нагрузились изрядно. Аня с ними. Штык опять куда-то закатился. Хотя нет. Он же приволок флягу со спиртным. Сидит у костра, лакает. Э-эх? Все равно не спится. Пойду к Штыку. Хоть какое-то, хоть и не ахти, общество.
Я вскочила на ноги и выглянула из палатки. Было около двух часов ночи. Костры давно потухли, но это меня не смутило: для того, чтобы смиренно распивать крепляк, Штыку не требовалось освещения.
Вопреки ожиданию Штыка у костра не оказалось. Ничего удивительного в этом не было. Все давно, гораздо раньше, чем я, естественно, привыкли к тому, что почтенный Онуфрий не ограничивал места своих ночевок координатами лагеря. Любил он поспать на природе, что уж тут.
Удивительно было другое. У костра стояла полная канистра вина. Для тех, кто не понял, распространюсь: полная канистра вина имела право на существование столь недолгое, что еще ни разу мне не привелось ее видеть в лагере горе-«археологов». Чаще всего ее переливали в тазик и черпали оттуда чем привелось и кто во что горазд. Вспоминали студенческую молодость, и, надо сказать, ударно и удачно вспоминали.
А тут вдруг целая канистра. Клондайк, Эльдорадо! Это как-то слабо воспринималось применительно к фигуре Штыка, в плане выпивки куда как трепетной и ищущей.
Я огляделась по сторонам. Быть может, никто не хотел больше? Тогда зачем принесли и оставили у костра? Непонятно. Кто принес? Быть может, она давно стоит? Да нет, тот, кто ее принес, тут бы немедленно и начал ее пить, включая и Юлю Ширшову, и Аню Кудрявцеву. А ведь нет. Не начали.
Я заглянула в палатки. В одной из них, трогательно прижавшись друг к другу, спали Ракушкин и Наташа Касторова, а поперек них повалился Стравинский. Во второй палатке расположились Инвер, Юля Ширшова и Костя Гранин. В третьей палатке… в третьей палатке спала я. Там еще была Аня, но она мирно почивала без задних ног уже который час.
Не было Штыка. Значит, только он принес эту полную канистру. Я открыла ее и понюхала. Да, вино. Я подняла канистру рывком и отпила. Нормальный крепляк. Непонятно, что это Штык им побрезговал.
Я поставила канистру на землю и пошла в палатку. Здесь я зажгла фонарик. Почитать, что ли?
Тут мой взгляд упал на собственные руки. Я на мгновение не поверила своим глазам, а потом поднесла к лицу и, желая убедиться, что это не вино, лизнула.
Не вино.
Невозможно было ошибиться, в чем именно я испачкала руки.
Это была кровь.
22
Я вылетела из палатки, прихватив с собой фонарик и пистолет (мало ли?), и осветила то место около костра, где я только что обнаружила канистру с вином. На ужин ели шашлык, но вряд ли это была телячья или свиная кровь, тем более совсем свежая. Да! Канистра с одного боку была изляпана кровью, и при желании экспертиза легко могла бы установить, чьи руки были ею испачканы изначально. Но Аня уже меня просветила, какая в здешних краях экспертиза.
Нельзя сказать, что пятачок возле костра был залит кровью. Да вовсе нет. Более того, невнимательный взгляд едва ли различил бы ее на земле, на траве, в непродолжительном времени все исчезло бы, а утренняя роса окончательно смыла все следы.
Да! Падает мое чутье! Еще пару лет назад я легко почувствовала бы звериным чутьем пантеры, что в нескольких шагах от меня проливается кровь. А сейчас — я лежала и думала о том, стоит ли мне выпить немного вкусного красного вина самопального производства или же не стоит.
Я склонилась почти до самой травы и, присмотревшись к примятой траве, ринулась по следу. Совсем еще свежему следу.
Долго идти не пришлось. Стоило мне взобраться на вершину холма, как я увидела, что по склону его — по ту сторону гряды холмов — спускается темная фигура. Фигура пятилась задом, но не из соображений эксцентрики или полуночного лунатического тренинга, нет! Просто-напросто человек тащил за ноги еще одного человека.
Я легко различила длинную сутулую фигуру Штыка и линию его нескладных плеч. Это он тащил труп.
И так как все наши были в палатках, труп принадлежал человеку, не имеющему отношения к любительской археологической партии бывших однокурсников.
— Та-ак, — пробормотала я, — так вот почему отказался от выпивки гражданин Штык. У него просто оказались дела поважнее. Ну что же, похвально, что не пьянством единым жив человек.
И я неслышной тенью соскользнула с холма и помчалась по следу Штыка, прикидывавшегося невинным алкоголиком, изредка проявляющим клептоманские наклонности, впрочем, в достаточно невинной форме.
А оказавшимся убийцей.
Штык спустился в низинку у подножия холма, густо поросшую кустарником. Оттуда некоторое время сочились сопение и хруст ветвей, а потом Штык вышел на открытое пространство. Неяркая луна осветила его бледное, казавшееся желтым лицо и согнутые плечи. Руки, непропорционально длинные, свисали почти до колен, и вдруг он показался мне похожим на Франкенштейна из многочисленных экранизаций романа Мэри Шелли. Тени густо замелькали у ног неподвижного убийцы, налетевший порыв ветра разметал траву, Штык вскинул голову к небу, махнул рукой и зашагал. Я думала, что он вознамерится вернуться в лагерь, все-таки там осталась такая величественная приманка в виде канистры вина.
Но нет. Видно, что-то тянуло Штыка посильнее вина, потому что он направился в прямо противоположную сторону.
Вот так.
Я сбежала с холма, даже не смотря себе под ноги, благо не сводила глаз с фигуры удалявшегося от меня Штыка. Я нырнула в низинку, из которой только что вышел преследуемый мною человек. Я была уверена, что Штык никуда не денется и что за те несколько секунд, на которые я утрачу его из поля зрения, он не успеет выйти из обзора. А я — я успею взглянуть в лицо тому человеку, чей труп старательно тащил Штык.
Мне очень хотелось узнать, кто это.
У меня даже ноги подгибались от того, как я представляла, кто именно это может быть. Пусть даже теоретически. Уж слишком много их, мертвых, словно выжатых лиц прошло передо мною за последние несколько дней. Лицо Коли Кудрявцева с ссадиной на лбу, с остекленевшей полоской глазных яблок за полуприкрытыми веками; окровавленные, искаженные черты Артиста и один его приоткрытый глаз, налитый угрюмой злобой; и мелькнула еще бледная, потом залитая кровью физиономия Кири, парня, взорванного несколько дней назад.
Босс… босс пропал.
Я несколькими энергичными движениями раскидала ветки, которыми Штык прикрыл тело своей жертвы. Осветила фонариком спину и коротко остриженный затылок. Волосы были темные и чуть вились у кончиков.
