— Да что тут думать!! На меня оказывают беспрецедентное давление! Это политическая провокация!
— Геннадий Ильич! Это в своих предвыборных заявлениях вы можете употреблять такую клишированную риторику. А у нас, как говорят в армии, тут вам не там.
— Полагаю, что к делу причастен Ищенко. Он сегодня заявил мне, что не стоит лезть во власть. Вот, Мария слышала, она может подтвердить.
— Да, могу, — сказала я. — Этот Фабиан Петрович Ищенко очень приятный человек.
— Ищенко? — нахмурился босс. — Эта фамилия мне известна. Колоритный тип.
— Отъявленный мерзавец! — с сердцем заявил Бубнов.
— Да, что-то в этом есть, — согласилась я. — Так вот, о Фабиане Петровиче. Он в очень ярких красках обрисовал ситуацию. Упрекнул Геннадия Ильича в ангажированности. Бывает. Но в целом, как мне кажется, Фабиан Петрович не имеет к покушению никакого отношения. Как к первому, так и ко второму.
Бубнов вскинул на меня глаза:
— Что-о? Вы полагаете, что… что Ищенко… что он — ни при чем? Так, что ли? Ну, знаете!!!
— Это по меньшей мере глупо с его стороны, — сказала я, — организовывать на вас покушение в тот самый вечер, в который он с вами встречался и вел разговор. Весьма напряженный разговор, если уж на то пошло. На кого первого подумают? На него. И кроме того, откуда Ищенко знал, что вы поедете домой? Вот предыдущую ночь, к примеру, вы ночевали у Розенталя. К тому же едва ли господин Ищенко знает ваш личный домашний код и имеет ключ от вашей квартиры.
— Где деньги лежат, — по-бендеровски поддакнул босс. — Хорошо рассуждаешь, Мария. Продолжай.
— Собственно, круг подозреваемых не ахти как велик, — сказала я. — Кому вы доверяете так, чтобы этот человек знал код в вашей квартире и имел ключ? Ведь ваша квартира была открыта родным ключом, я же открывала сама. А я бы заметила, если б что не так, у меня на это глаз наметанный.
— То есть вы хотите сказать… — пробормотал Бубнов. — То есть… вы хотите сказать… что… что… Кто-то из моих? — вырвалось у него.
— Так кто знает код? Кто имеет ключ? — жестко спросил Родион Потапович. — Отвечайте, Геннадий Ильич!
— Ну как же… Жена. И Розенталь.
— Ага, — сказал Родион Потапович, — Розенталь — это, я так понимаю, тот самый тип, которого сейчас поминали по телевизору недобрым словом. Который отказался комментировать ситуацию вокруг вас даже по телефону и бросил трубку.
— Да… он.
То есть и ваша супруга, Валерия Юрьевна, и ваш приближенный, вот этот Розенталь, знали, что вы едете домой? Знали?
— Да.
— Понятно, — мрачно сказал босс. — Да, в самом деле, вы попали в жестокий переплет, Геннадий Ильич. Против вас играют рискованную партию. Бьют одна за другой карты — шестерку, то есть Сережу Воронова, даму, то есть Светлану Андреевну. Но тузом хотели пожертвовать. Вами хотели пожертвовать, Геннадий Ильич, значит, такая крупная карта, как туз, может быть отдана ради другой, более крупной.
— Но что же… крупнее туза? — пробормотал Геннадий Ильич, а я взглянула вопросительно.
— Не крупнее, а значимее! — твердо выговорил босс. — Джокер! А кто держит в руках все нити вашей политической и финансовой карьеры, если уж быть откровенным… кто, Геннадий Ильич?
Toт смешался. Родион улыбнулся краем рта и, подтянув к себе ноутбук, зачитал:
— Ну что же. «Приблизительная оценка личного состояния 10 (десять!!) миллиардов долларов. Самый богатый человек Восточной Европы. Владеет крупными пакетами нефтедобывающих, газовых и перерабатывающих концернов. Сосредоточил в руках 70 процентов алюминиевой и 20 процентов алмазной промышленности России. Владеет тремя металлургическими комбинатами. Хозяин многочисленных СМИ: один федеральный ТВ-канал, пять газет федерального значения, три центральных журнала. Контролирует мощные финансовые потоки…» Так, это не то… А вот: «…Все возрастающее финансовое могущество диктует соразмерное увеличение политического веса. Тотальный контроль над несколькими субъектами Федерации…» Гм… Так! «В сферу влияния этого человека и его империи может включиться вскорости и Московская область, губернатором которой может быть избран близкий олигарху человек, известный бизнесмен Геннадий Бубнов». Так о ком Идет речь, Геннадий Ильич?
Я понимаю, — более спокойно сказал тот, — что сейчас о Романе Юрьевиче Шестове пишут очень много. Привлекательная фигура, закрытая и сложная. Писак просто-таки манит урвать от ореола таинственности, которым он себя окружил. Но кто вам сказал, что я его человек? Я с ним и виделся-то раза три за всю жизнь.
— Понятно, — сказал босс.
— А если о том, кто сказал, что вы его человек, — вмешалась я, — то припомните-ка, Геннадий Ильич, слова Ищенко, когда он упрекал вас в марионеточности. Я охотно поверю, что вы видели его раза три. Но, Геннадий Ильич, политическое взаимодействие не всегда предполагает еженедельные воскресные пикники на даче и посиделки с чаем и пирогом. Ну что вы упираетесь? Ведь вас два раза хотели убить. И жизнь спасла вам, между прочим, я. Так что я имею кое-какие права задавать вам откровенные вопросы. К тому же, Геннадий Ильич, вы только что услышали, что на вас могли спустить всех собак с Лубянки. Дали отмашку. И вы даже не можете всплыть теперь в публичной жизни. Ведь можно выдать себя за мертвого. Вы что, не понимаете, что творится?! Вас прессуют так, что мало не покажется!!
— Да уже не показалось, — буркнул Геннадий Ильич. — Ну хорошо. У нас просто не принято говорить о таких вещах, но раз уж все так далеко зашло, то я скажу. С самим Романом Юрьевичем я имел продолжительный разговор только один раз.
Он не был конкретен. Мне казалось даже, что он играет со мной, как кошка с мышкой. Он был мягок, деликатен, заверил, что я могу рассчитывать на его поддержку. Роман Юрьевич вообще говорил так, словно паутиной опутывал. Вы знаете, я сам человек небедный, но в его кабинете я почувствовал… знаете… аромат громадных денег и всемерного могущества. Конечно, он не говорил мне прямо в лицо, что будет на меня, так сказать, влиять. Об этом не говорят напрямую. По крайней мере, такие люди, как он. Позже я контактировал только с его доверенными лицами, сам он не вмешивался. Я понимаю, что если я буду избран, то меня поставят под контроль. Сам Роман Юрьевич и пальцем не шевельнет, он, наверное, никогда не ставит себя на такой низкий уровень, чтоб лично влиять на чиновников, пусть даже самых высокопоставленных.
— Вот это уже откровенный разговор, — сказал Родион. — Благодарю вас, Геннадий Ильич. По всей видимости, вас хотят убрать не только ваши политические оппоненты. Вас хотят убрать и свои. Вам нужно быть очень осторожным. Отныне вы поживете здесь, у нас. Вы исчезнете. Исчезнете до тех пор, пока мы не распутаем этот клубочек. Вы — мертвы, Геннадий Ильич! Понимаете?
— Да, но…
— И не нужно бессмысленного и опасного проявления инициативы, — довольно-таки бесцеремонно перебил его мой босс. — Своими опрометчивыми шагами вы можете погубить и себя, и близких вам людей. Так что затаитесь. Поддайтесь. Нельзя бороться со скалой. Я попробую во всем разобраться, и лишь потом, разобравшись, мы можем предпринять кое-какие шаги.
