— Не иначе. И ходят туда, верно, одни иуды, — серьезно сказал босс. — Например, наш дражайший Антон Николаевич Половцев, который, как оказалось, абонировал клуб на весь день и велел не впускать туда ни единого человека.
— В самом деле? — спросила я. — Оч-чень интересно.
…Перебирая потом в памяти эпизоды того дня, не устаю удивляться, как я не удосужилась поинтересоваться, чье же лицо было на той фотке, от одного взгляда на которую Светлана Андреевна Анисина потеряла сознание.
23
Босс не выходил из своего кабинета до половины девятого вечера. Судя по всему, он усиленно готовился к встрече: делал какие-то звонки, ворошил бумаги, изредка даже разговаривал сам с собой: я могла слышать его сдавленное бормотание, доносящееся из-за двери. Сильно пахло табаком. Босс, в точности как Шерлок Холмс, любил стимулировать свои мозговые потуги доброй сигарой. Сигареты он курил редко и презрительно называл «рассыпухой».
Наконец он показался на свет божий.
…Так я и знала!
Нет ничего мучительнее, чем собирать босса в свет. Относится он к своей внешности возмутительно. И ведь всякий раз повторяется одно и то же!
Аттракцион с подготовкой к торжественному посещению клуба «Пилат» был, как всегда, на высоте. Босс раскопал где-то костюм, который, по всей видимости, отбил у проклятых буржуинов еще дед Родиона в Гражданскую. Одна штанина явно трачена каким-то грызуном, ко всему прочему от костюма несло затхлым, лежалым духом, а также нафталином и почему-то керосином. Босс побрызгался духами «Кензо» и подумал, что в таком виде он совершенно готов для торжества. В сочетании с керосином аромат духов приобрел совершенно неповторимые оттенки, и мне кажется, что японский модельер, чьим именем духи названы, сделал бы себе харакири, учуяв, какая убойная смесь запахов образована с участием парфюмерии марки «Кензо».
Каждый раз одно и то же — я не шучу!
Мне пришлось долго разубеждать Родиона Потаповича, что это совершенно не годится, а потом буквально поволокла его к шкафу, откуда был выужен прекрасный черный костюм, новые туфли и приличный галстук. Поразмыслив, я заставила купить босса белую рубашку, поскольку резонно предположила, что рубашки-то у Шульгина имеются, но их белизна так же сомнительна, как, скажем, репутация Бориса Абрамыча Березовского.
Это к слову об олигархах…
Но мои усилия едва не пошли прахом, когда босс, примерив все перечисленные вещи, заявил, что в таком виде он напоминает самого общипанного контрабасиста из струнно-духового оркестра. Я возразила, что обычно контрабасисты — люди выдающиеся хотя бы в смысле физических кондиций, потому что не каждый способен транспортировать упомянутый инструмент.
После этого я заявила, что те тапочки едва ли не на картонной подошве и с бумажными стельками, которые он предпочел туфлям, купленным в бутике, годятся разве что трупу, которому уже все равно, в чем топтать тропы загробного мира. Он мне не внял, и я призвала в свидетельницы Светлану Андреевну, но та не вышла из своей комнаты.
Я прокляла все на свете, пока собралась сама и проследила, чтобы босс был в порядке. Он наконец-то взялся за ум. Надел стильные очки в дорогой оправе, которые он неизвестно зачем держал в нижнем ящике стола, а носил такую раскоряку, какую еще Маяковский метко поименовал «очки-велосипед», облачился-таки в черный костюм и туфли, приобретя определенное сходство с известным голливудским режиссером Стивеном Спилбергом. При этом кинематографическая ипостась Родиона Потаповича Шульгина улыбалась так, будто только что огребла очередного «Оскара».
— Вот это уже совсем другое дело, — с удовлетворением сказала я. — Прекрасно выглядите, босс. Вот теперь вы в порядке. Теперь можете мучить ваш флакончик «Кензо».
— Благодарю, Мария, — церемонно отозвался тот. — А ты что наденешь?
Это внимание только порадовало бы меня, не будь я в этот момент уже совершенно собрана, с уложенными волосами, с наложенным макияжем, в вечернем платье, в новых туфлях на шпильках. Босс же, казалось, и не заметил ничего. Но я не повела и бровью. В этот момент открылась дверь, и вышла Светлана Андреевна.
Если признать справедливость того утверждения, что ее естественная красота несколько увяла, то ее умение освежать и преображать себя с помощью средств, известных каждой женщине, могло вызывать зависть у многих. Сейчас она выглядела на чистые тридцать. Это была ухоженная, породистая дама, и даже походка у нее стала какая-то особенная… подиумная. «Да, — подумала я, — сказывается выучка опытной светской львицы. В голове от всего этого, верно, ничего не осталось, а вот тело еще помнит, как в свое время распоряжалась, роскошно распоряжалась им его хозяйка».
Родион Потапович осмотрел Анисину, как энтомолог осматривает редкий экземпляр бабочки, и сказал:
— Отлично, Светлана Петровна.
— Андреевна…
— Вот и я говорю. В общем, садитесь в машину, почтенные дамы.
…Через час мы были на месте.
Выйдя из машины, я подняла голову. Надо мной светящейся горой нависал ночной клуб «Пилат», словно непомерно разросшаяся, залитая неоном и облепленная горящими провалами балконов и арочных окон фигура того свирепого прокуратора Иудеи, по имени которого было претенциозно названо заведение.
Несмотря на то что клуб «Пилат» считался элитным, он мало чем отличался от многочисленных ночных заведений города, в последние годы росших как грибы после дождя. Имелись какие-то мелкие нюансы. А так — вальяжно разваленная неоновая надпись на парадном входе, такая же, как и везде, претенциозная лестница к внушительным дверям, широкая, выложенная молочно-белым, с редкими серыми прожилками, мрамором.
На входе стоял впечатляющих габаритов молодой человек с непроницаемым лицом и словно приклеенной вежливой полуулыбкой. Одетый в элегантный, идеально пригнанный по фигуре костюм, он окидывал внимательным взглядом немногочисленных посетителей, проверял клубную карту на соответствие, а потом галантно пропускал внутрь.
Впрочем, на этот раз посетителей не было. Родион Потапович ведь предупредил, что на сегодня клуб был всецело отдан в распоряжение Антона Николаевича.
— Я Шульгин, — коротко сказал охраннику босс. — Меня должны ждать. А эти дамы со мной. Они приглашены.
Тот окинул нас пристальным взглядом и, развернувшись к нам спиной, коснулся пальцем серебристой панели. Она засветилась, и охранник ввел код. Прозрачная панель из бронебойного стекла, заделанная в холено поблескивающий металл, отъехала в сторону, давая проход.
Мы прошли в зал, оказавшийся достаточно небольшим помещением, выполненным то ли в форме купола цирка, то ли — что точнее, потому что прихотливые обводы фосфоресцирующего потолка время от времени накатывали светло-зеленым, цвета морской волны — в форме раковины гигантского морского моллюска. Пустая барная стойка шла по синусоиде, и в ее извивах, казалось, можно было утонуть.
В небольшом гроте — углублении в стене, где стоял столик, обведенный узким кожаным диваном, — мы увидели человека. При нашем появлении он встал.
