Ко всему прочему меня мучили постоянные головные боли, я глотала кучу таблеток и избегала длительного общения с Валентиной и Родионом, благо мне не рекомендовалось говорить и подвергать барабанные перепонки воздействию звуковых волн.
И так до тех пор, пока я не поправилась! Дескать, не надо думать о деле, пока не почувствуешь себя полностью, совершенно здоровой!
…А оно, это дело, не выходило у меня из головы.
Кстати, неожиданно для меня Родион уехал куда-то из Москвы. Валентина утверждала, что он оставил мне какие-то директивы, но строго-настрого запретил своей жене показывать их мне до тех пор, пока я не буду в норме.
Отлеживаясь в своей комнате в полном одиночестве, я размышляла о том, какая все-таки коварная и непредсказуемая штука – жизнь. Применительно к тому же Ельцову. Он получил столь много от природы и людей, одарен, красив, обаятелен, без пяти минут миллионер, без двух дней муж прекрасной, хоть и роковой женщины. Казалось бы, что еще надо для счастья, но вдруг все переворачивается, как в калейдоскопе, феерически меняются декорации, и теперь он вместо медового месяца и свадебного путешествия сидит в СИЗО и ждет суда. Который едва ли закончится благоприятно для Алексея. Если судить по отчетам, которые я просмотрела в кабинете босса, втайне от Валентины спустившись туда. Отчеты касались материалов следствия.
И создавалось впечатление, что действительно кому надо проплатили. Я совершенно не исключала, что это были те самые двадцать пять тысяч долларов, что Туманов дал Ксении Кристалинской. Кто знает, что таится в этой надменной темноволосой головке с профилем Клеопатры?..
Ксения, Ксения… эти несколько дней, валяясь в изматывающем бездействии, в изоляции от всего мира, я размышляла над ролью Ксении во всем происходящем и пришла к выводу, что она может оказаться куда более значимой и трагичной, чем кто-либо может предположить. Уж слишком неординарна эта Ксения, слишком двойственно ее отношение к событиям, неопределенно и зловеще. И бог знает, что произойдет дальше. Откровенно говоря, я ловила себя на том, что неожиданно пленена этой Ксенией. Силой ее натуры, недюжинным интеллектом. И еще чем-то, не поддающимся определению. Какие-то странно клубящиеся предчувствия, грозящие сбыться. Да, эта «чужая» – воистину роковая женщина. В ней и загадка и разгадка.
Или я под влиянием недавних событий впадаю в патетику и сентиментальность? Молодая жесткость и циничность тают, как мороженое в руках рассеянного ребенка. Алексей Ельцов, тот, кого меня призвали спасти, что он? Глядит в трещину бетонного пола, подрагивают губы, недоуменно и горько тускнеют глаза. Это страшно – один, в СИЗО, за неделю до суда! Но, быть может, лучше это, лучше ждать суда, чем знать, что ты связан незримыми нитями с такой женщиной, как Ксения. Она – чужая. Она несет гибель. Она погубила Алексея и едва не уничтожила меня.
Кто следующий?
…Потом, приходя в нормальное состояние, я ругала себя за дикие, полубредовые мысли. В самом деле, что это я?..
Мое уединение было нарушено появлением в нашем офисе Валентины Андреевны Ельцовой и адвоката Самсонова. Их визит заставил меня спуститься из своей уютной комнаты вниз, чтобы принять посетителей в кабинете босса. Откровенно говоря, я была рада даже этому – далеко не самому желанному для меня – обществу, так как за долгие дни болезни истосковалась по людям, даже по самым несносным.
Валентина хотела меня задержать, но вынуждена была смириться, тем более что я уверила ее в своем хорошем самочувствии.
Ельцова была в своем репертуаре.
– Ах, Мария, это чудовищно! – выкрикнула она с порога, а потом с треском рухнула на диван. – Эта жуткая история с тремя трупами киллеров, это просто дикость, дикость!.. Я знаю, что вы и ваш босс, Родион Потапович, уже продвинулись в расследовании кошмарного убийства Татьяны Оттобальдовны и вышли, можно сказать, на настоящих виновников… но эта катастрофа, боже мой… убийцы, киллеры, кошмар!!
И она всплеснула руками.
Я пожала плечами и с досадой одернула на коленях платье, потому как Самсонов довольно бесцеремонно разглядывал мои ноги, и произнесла:
– А Родиона Потаповича нет. Он уехал из Москвы.
– Ах, куда же это?
– Мне это неизвестно.
– Уехал, да еще в такое время? Как же так, Маша?
– Ему виднее, – ответила я.
– Ну, конечно, ну, конечно. Я так волнуюсь. Я два раза падала в обморок. Скоро начинается суд над Алешей, уже через два дня, – Ельцова демонстративно всхлипнула, отчего ее богатырская грудь колыхнулась, как морская волна, – бедный мой, бедный сыночек! Вы ведь окончательно убедились в том, что он совершенно не способен никого убить, ведь правда? Правда, Машенька? И ведь есть доказательство, кто-то же стрелял в этого Куценко, когда Алеша уже сидел в камере и ничего, ничего не мог сделать. Куценко, правда, и в детстве был еще тем прохиндеем, мне никогда не нравилось, что он дружит с Алешей. Вы думаете, Куценко убили те же самые люди, что и Татьяну Оттобальдовну? Впрочем, что я спрашиваю? Ответ напрашивается сам собой!
– Наверно, вы правы, – тихо сказала я, делая над собой усилие.
Тут заговорил Самсонов. «Давно пора! Пусть хоть перекроет эту голосистую Валентину Андреевну», – с некоторым облегчением подумала я. По крайней мере его речь отличается упорядоченностью и осмысленностью, хоть и занудна изрядно.
– Мария, – начал он торжественно, – раз уж Родион Потапович отсутствует, то я хотел бы поговорить именно с вами о тех обстоятельствах, которые не освещены в прессе. Я об этом покушении у подъезда Алексея Ельцова и Кристалинской. Вы ведь знаете, кто осуществил это нападение? По крайней мере предполагаете?
– Не предполагаю даже, а знаю. Точно знаю. Скорее всего это люди некоего Владимира Туманова. Его еще называют Гриф. Я думаю, что вам известен этот человек, он фигурировал в деле.
– Я с вами согласен. Пожалуй, что и в сауне приложили руку ребята из той же теплой компании. Как вы полагаете, Мария?
– Пожалуй… да, это может быть.
Самсонов прищурился и, кажется, даже подмигнул мне.
– Вы что-то недоговариваете, Мария. Я чувствую, что вы о чем-то умалчиваете.
– Я? Ничуть. Тем более что мне все мои тайны на лице нарисовали, чтобы ничего не утаила от хороших людей.
И я осторожно коснулась пальцем уже затянувшихся, замазанных кремами, но время от времени все еще беспокоящих меня ссадин на лице.
– Вы меня не поняли, – сказал адвокат.
– Вот как?
– Вы нас не совсем поняли, дорогая Мария! – включилась Ельцова. – Адвокат вовсе не хотел… не хотел вас обидеть. А, со своей стороны, я хотела бы просить вас присутствовать на процессе. Как свидетельницу.
– Не как свидетельницу, а даже как и потерпевшую, – сказал Самсонов. – Впрочем, если что, то ваш случай с покушением может быть выделен в отдельное производство.
