Зал начал медленно закипать. Прокурор не отрывался от чтения черного томика. Ельцов пошевелился, и я услышала, как он сказал:
– Я не понимаю… что случилось? Как?..
На его лице было написано смятение. А вот Ксения Кристалинская уже успела овладеть собой. Поистине железная женщина. На ее точеном лице не осталось и следа волнения или растерянности.
По распоряжению судьи по указанному мною адресу послали троих милиционеров с собакой, натасканной на поиск оружия.
– Документ в самом деле важен, – сказал прокурор, передавая дневник судье. – Очень интересно. Конечно, если это не фальшивка… – И он стал что-то нашептывать ему на ухо против всех правил судопроизводства.
– Экспертиза покажет, – сказал судья. – Итак! – обратился он в зал. – Этот документ представляет собой записи свидетельницы Кристалинской, в которых она фиксирует свою точку зрения на рассматриваемые в этом зале события. В частности, тут она признает, что убийство Таннер было организовано ею в сговоре с покойным Георгием Куценко, который и застрелил Таннер. Более того, я хотел бы обратить внимание…
Ксения резко встала со своего места и громко, перекрывая размеренный басок судьи, произнесла:
– Достаточно! Достаточно, господин судья. И не стоит обращать ничье внимание, по крайней мере здесь и сейчас, на находку Якимовой. Более того, я сделаю официальное заявление. Я намерена потребовать доследования и установить, каким именно путем этот якобы дневник оказался в ее руках. Я могу отказаться от всего и требовать тщательной экспертизы. Или могу сослаться на то, что этот дневник – художественное произведение по свежим мотивам. Представьте себе, что я сценарист, а трагическая судьба моего мужа вдохновила меня на создание текста, который вы сейчас держите в руках. Но все-таки это лишнее. – Ксения медленно повернула голову, переводя взгляд с судьи и прокурора на меня, и закончила: – Но ничего этого я делать не намерена. Я признаю, что каждое слово, сказанное Якимовой три минуты назад, – чистая правда.
Воцарилась тишина. Все молчали, потрясенные слишком быстрым разворотом событий на сто восемьдесят градусов. Кто-то с шумом отодвинул стул, прорвалось тяжелое, волнообразное дыхание, и я услышала и узнала голос – голос Валентины Андреевны Ельцовой:
– Нет, читайте! Это ведь она… она? Скажите, что это она… во всем!..
– Тишина! – повысил голос судья, а обвинитель Беренштейн, видимо, удовлетворенный, сказал:
– Ну что же. Все понятно. Убийство Таннер, по этому тексту, инспирировано Кристалинской, которая крутила мужчинами, как марионетками. Все подстроено, все подставлено, чтобы улики были против Ельцова.
Ельцов, который был теперь бледнее свежевыбеленного потолка, пробормотал:
– Да что же это такое? Куценко? По твоему… по твоему наговору… заказу, Ксюша? Что это… за шутка? – Он задыхался. – Ксюша… да как же ты? Ведь мы… почти родные… как же так?
Ксения медленно подняла веки, и ее взгляд коснулся Ельцова. Ее глаза были замутнены страданием. Железное самообладание наконец отказало ей, но когда она ответила Алексею, в ее голосе не было ни робости, ни раскаяния, ни боли:
– Такая жизнь, Алеша.
– Но… почти родные… два дня до свадьбы, как же?
– Родные? Нет, Алеша, я тебе чужая, – ответила она. – Я тебе чужая.
Глава 15
Все последующее шло скорее по инерции.
Когда суду был представлен найденный в указанном месте пистолет, все стало беспощадно ясно для всех и для Ксении Кристалинской – в особенности. Быстро, слишком быстро обрушилось то, что еще недавно казалось незыблемым и недоказуемым. Ей было предъявлено обвинение в организации убийства Таннер и еще по нескольким пунктам, что, по сути, уже было и неважно.
Она молчала все это время.
Суд пошел своим ходом. Часа через три судьи удалились для вынесения приговора. Минут пятнадцать им потребовалось для вынесения «честного и беспристрастного» приговора.
Приговор был зачитан. Ксению признали обвиняемой по нескольким пунктам и выделили ее дело в отдельное производство, постановив заключить ее в СИЗО. Ельцов же был признан чистым перед законом.
Он отказался от заключительного слова и только неотрывно смотрел на Ксению, на руки которой надевали наручники. В его взгляде плескалось горестное изумление.
Я могла его понять.
В тот момент, когда его освободили, к нему ринулась толпа родственников. Его обнимали, целовали, душили в объятиях, а Валентина Андреевна будто свихнулась от радости. Я же наблюдала попеременно то за Алексеем, то за Ксенией. Ельцов как бы и не радовался своему освобождению – он пока просто не осознал этого факта, а продолжал смотреть на Ксению, та же отвечала ему молчаливым взглядом, в котором было спокойное равнодушие, мне показалось, что она успокаивает его. Между ними словно протянулась струна высокого напряжения, и я вздрагивала, чувствуя этот накал.
– Ксения… – бормотал Алексей машинально. – Ксюша… так не бывает.
«Бывает, – подумала я, – она же тебе сказала: такая жизнь. А в нашей жизни бывает все».
Алексей и Ксения продолжали смотреть друг на друга до тех пор, пока из толпы родственников не вышла невысокая хрупкая девушка с хорошо развитой грудью и длинными ногами фотомодели. Ее загорелое личико уже несло на себе печать развращенности, и по тому, как она хищно улыбалась, я поняла, что она долго ждала этого момента.
Она подошла к Алексею и обняла его. Он машинально отпрянул, а потом вдруг, прошептав грязное ругательство, отвернулся от Ксении и обнял девушку.
Нить, протянутая между несостоявшейся четой, порвалась. Мне показалось, порвалась с криком, воплем нечеловеческой боли – коротким, как сломанная на взлете жизнь птицы, вскриком. Я не поверила собственным ушам, этот крик сорвался с гордых губ Ксении, секундой позже исказившихся от гнева и презрения. Она рванулась с места, охрана цепко схватила ее и вывела из зала – но она продолжала гортанно выкрикивать что-то, пытаясь высвободиться.
«Нет, все, – сказала я себе, подавив внезапный приступ невесть откуда накатившей жалости. – К кому жалость? К этой продажной душе, злой мегере, к этой «чужой»?»
За несколько часов обвиняемый превратился в невинно оклеветанного, а свидетельница в преступницу. И все это произошло словно по мановению волшебной палочки. Но снова что-то не давало мне удовлетвориться этим исходом дела, и снова я ждала возвращения босса, чтобы окончательно поставить точку в расследовании или же крест на своих неуместных домыслах.
Интуиция. Глупая интуиция. Все это как-то вымороченно, фальшиво, выспренне. И эти публичные объятия Алексея и Милы Таннер, племянница покойной Татьяны Оттобальдовны, которые вызвали такую бурную реакцию Ксении. Алексей действительно невиновен, потому что эта Мила не стала бы обнимать убийцу. И все, забудем! Точка!!!
Я направилась к выходу из судилища, улавливая приветственные возгласы в свой адрес и даже поздравления (подвиг я совершила, что ли?), но тут меня окликнули. Алексей Ельцов.
