– О чем вы? – заволновался Егор, вспомнив о Светлане.
– Она где-то здесь, я её почувствовал.
– Не понимаю.
– Это уже неважно, голубчик! – злорадно рассмеялся Магистр. – Светлана, где ты прячешься?
Выходи, нам пора наконец встретиться! Я же чувствую твою душу, ты боишься и вся дрожишь.
Егора прошиб холодный пот, он закрыл глаза и стал слушать пульсирующие удары в висках, в которых неистово колотилась кровь, подгоняемая обезумевшим от страха сердцем. Теперь, когда их стало двое (а он не сомневался, что Светлана предаст его), они расправятся с ним в два счета. Страшная смерть, которую ещё мгновение назад он не воспринимал всерьёз, наконец стала неотвратимой реальностью, наполнив паническим ужасом его сознание. Он вскочил и закричал в темноту:
– Сиди и не говори ничего! Он тебя не видит! Беги отсюда, слышишь?! Он ничего тебе не сможет сделать тогда! Умоляю тебя, беги!!!
Когда гулкое эхо воплей осыпалось вместе с вековой пылью на его голову, он отчётливо услышал в тишине стук каблуков. Медленно, как часовой механизм в бомбе, отсчитывающий последние секунды жизни, они приближались сверху. Он бросился туда, в темноту, чтобы затащить её обратно наверх и заставить бежать по коридору, но ударился лицом о стену и взвыл от боли, сразу же почувствовав во рту солёный привкус крови. Шаги на мгновение замерли, и раздался её тусклый, бесцветный голос:
– Прости меня, Егор, но я принадлежу ему. Это не моя вина…
Она так же медленно прошла мимо него, и вскоре стук каблуков смолк в темноте, там, откуда прежде доносился голос Закревского. Ноги у Егора подкосились, и он рухнул на пол, понимая, что все теперь кончено для него. К горлу подступили рыдания, и он не смог их сдержать – они вырвались произвольно, его грудь и плечи, распластанные на холодном каменном полу, затряслись.
В тот момент он пожалел, что у людей бывает разный порог чувствительности к страху и ужасу. Будь он у него чуть пониже, сердце бы не выдержало и разорвалось, избавив его от мучений раз и навсегда. Но оно, к несчастью, было крепким и здоровым, и он бился в истерике, теряя остатки разума и контроль над собой. Тело перестало подчиняться ему, оно уже жило само по себе. Природные инстинкты заставляли судорожно сокращаться мышцы, так они пытались защититься от невидимого врага, и душа металась в теле в поисках спасения и выхода, но что-то прочно держало её, затравленную и перепуганную, внутри, не выпускало на желанную свободу. Когда боль и отчаяние стали уже нестерпимыми, тело само собой вскинулось и понеслось во мрак на своих врагов, но вместо них он наткнулся на каменный постамент, врезавшись в него всем телом, и упал, корчась от боли и душевных мук, на пол. Силы оставили его, мышцы обмякли и перестали отвечать на жалобные призывы мозга. Но сознание вдруг стало ясным, слух обострился, и он стал видеть в темноте. Это дошло до него не сразу. Сначала он с удивлением увидел отчётливые очертания комнаты и потолок, украшенный мозаикой, выложенной в виде непонятных каббалистических знаков. Он ещё успел подумать, что же они означают, как до него дошло, что он видит все до мельчайших подробностей. Ему даже показалось, что включили свет, но никаких лампочек или свечей не было. Он лежал на полу у постамента на спине и не мог пошевелить головой, а только смотрел, куда хватал глаз. Закревского и Светланы нигде не было, и он не слышал никаких звуков, поэтому, когда над ним склонилось её равнодушное, абсолютно белое лицо с пустыми глазами, он испугался, но не моргнул, ибо не мог даже и этого – тело отказало ему в помощи, предоставив душе и сознанию самим решать свои непонятные проблемы.
– Он дышит, но, кажется, отключился, бедняга.
– Тем лучше, – раздался голос Закревского, – ему так и не удалось ничего узнать. Зря мучился, несчастный.
Магистр, видимо, стоял по другую сторону каменного возвышения, и его не было видно. Светлана выпрямилась и скрылась с глаз, спокойно переступив через его вытянутые ноги в коротких брюках её мужа. Егор немного успокоился, предоставленный самому себе. Его не волновало, что тело перестало слушаться, – так было даже безопаснее. Ему удалось-таки обмануть этого ужасного Магистра, хоть тот так себя расхваливал. Ничего, он, Егор, выскочит из этой передряги, если, конечно, до этого его не сожрут.
– Слушай меня, моя девочка, – донёсся возбуждённый голос Закревского, мне о многом нужно тебе рассказать. Теперь, когда я получил своё, я должен дать тебе знания, необходимые для твоей новой жизни. Без них ты очень скоро попадёшься, а это не входит в мои планы.
– Но я и сама все знаю, – проговорила Светлана твёрдо. – И не нуждаюсь в наставлениях.
– Ты слишком самоуверенна, это хорошо, но мало для твоей миссии. Присядь на алтарь, и я поведаю тебе её тайну. Мы здесь в полной безопасности, по крайней мере до тех пор, пока не кончится мясо и кровь. Но Егор парень здоровый, на пару недель нам его хватит. А потом можно будет спокойно уходить.
– А что там, наверху?
– Там сейчас опасно, наших людей, по всей видимости, уже схватили.
– А как эти твари узнали про нас?
Голос у Светланы был резким, холодным и жёстким, он даже подумал, что это не она говорит, но потом вспомнил про Валеру, и все стало на свои места.
– Какая разница? – со смехом ответил Закревский. – Эта контора мне теперь все равно не нужна, как и её сотрудники. Они свою миссию выполнили, и их судьба меня не интересует. Не думай об этом, не отвлекайся и слушай. Я расскажу тебе то, чего ты не знаешь. Твоя далёкая прародительница Евдокия была обыкновенной нищенкой до того, как её подобрал мой предок. Она таскалась по деревням и предлагала себя за корку хлеба каждому встречному. Впрочем, так поступали почти все нищенки, у которых ещё не провалились носы от сифилиса. Это были своего рода проститутки для бедных крестьян и работяг, у которых не хватало денег на бордели. Дуне было шестнадцать лет, и она была очень привлекательна, как ты сейчас. Ты знаешь, что вы очень похожи?
– Нет, у меня не было её портрета.
– Вы похожи как две капли. Так вот, у неё не было никаких нравственных и моральных устоев, она была раскрепощена и свободна в своих желаниях и поступках. Её никогда не мучили угрызения совести, потому что она просто не знала, где находится её душа и есть ли она у неё вообще. В десять лет она впервые убила человека. Это был какой-то крестьянин, который решил, что маленькой девочке можно и не платить за любовь. Она перерезала ему горло серпом, которым тот косил пшеницу, и забрала его сердце на обед, чтобы не умереть с голоду. А однажды, ей тогда было двенадцать лет, какой-то мужик, увидев её у ворот с протянутой рукой, затащил её в сарай, чтобы жена не видела, и изнасиловал, а потом связал и бросил в ясли для скота. Время от времени он возвращался и опять насиловал беззащитную нищенку. Так продолжалось три дня и три ночи, пока ей не удалось развязаться и убежать в лес. На следующую ночь она пробралась к ненавистной избе, подпёрла двери и ставни кольями, обложила деревянный сруб соломой и подожгла. В огне погибли муж с женой и пятеро малолетних детишек. Но разве можно её в этом обвинить?
