— Всё хорошо, мам, тебе показалось.
— Почему ты не танцуешь?
— Не хочу…
И тут я вижу, что радушный взгляд Фелиси застывает. Она смотрит на что-то надо мной. У неё удивлённый вид.
Я оборачиваюсь.
Оказывается, она смотрит не на что-то, а на кого-то.
Я не верю своим глазам.
— Гектор! — вскрикивает в свою очередь мадам Пино.
В самом деле, к нам подходит кузен Гектор, безукоризненный в своем темно-синем прикиде от Кардена. Большой шёлковый платок торчит (сильнее, чем Берю) из кармана его пиджака.
Гектор во плоти и в собственном соку (ибо он выглядит как огурчик).
Глава 6
Уже целую вечность я вам ничего не говорил о Гекторе. Вот так люди исчезают с вашего горизонта на долгие необъяснимые периоды затмения, а потом вдруг появляются вновь в один прекрасный вечер без предупреждения. Его величество случай! Он нас с вами сводит, разводит; привет, пока! В этом месиве есть что-то чудно́е. День, ночь. Холод, тепло. Вот вы здесь, а вот вас нет.
В самом нашем с вами начале, когда я продавал вам его по сниженной цене, если вы помните, Гектор был служащим. Прогорклый и зябкий холостяк, у него на всё были свои суждения, боли и беды, к которым добавлялся ещё и управляющий делами. У него был вечный насморк, и для своего бронхита он всегда находил, чем накрыть ночной столик. Он приходил к нам по воскресеньям в тёплое время года с букетиком фиалок или мелкоцветных роз в руке. Я всегда удивлялся, где он их находил. Мелкоцветные розы сейчас на грани исчезновения. Теперь садовники, впрочем, как и все остальные, предпочитают пышность. Когда они выращивают сорта роз, они дают им имена: «Вдова президента Дюжену» или «Наследная принцесса де Годмиш», многоэтажные, помпезные названия, пугающие своим благородством. А вот бедный мелкоцвет — гуд найт! Его можно встретить разве что поблизости от сортира в каком-нибудь тёмном саду, где лук-порей питается землёй, обетованной для бетономешалки.
Итак, Гектор вначале был чудаковатым недоноском. Типом, вечно недовольным издержками прогресса, целомудренным, боязливым, брюзгливым, ворчливым. А потом однажды он пережил сногсшибательное приключение в нашей с Берю компании (я не делаю вам внизу сноску, уточняющую, о какой книжке идёт речь, по примеру моих собратьев, которые никогда не преминут лишний раз упомянуть свои вшидевры). С тех пор его характер изменился. И внешность, соответственно. Он послал к чёртовой бабушке министерство, управляющего делами, свои шерстяные кашне, пастилки с мёдом, своё церковное пальто и начал новую беспокойную жизнь, полную девочек, художественных мастерских и костюмов up to date.
По прошествии времени, как говорит Фелиси, они с Пинюшем создали агентство частной полиции — «Пинодэр-Эдженси» (от их двух имен, соответственно, Пино и Дэр).
Но Развалина предпочёл вернуться в официальную легавку и уступил свою долю моему кузену. С тех пор Гектор — единственный патрон конторы, одной из лучших в Париже, если верить слухам.
Надо видеть, каким он стал франтом, чуточку манерным, уверенным в себе, с живым взглядом!
Он наклоняется к нашему столу, целует ручки дамам, непринуждённо жмёт мою.
— Вы позволите присесть?
— Сделайте милость, Гектор, — отвечает маман. — Какое совпадение! Вы тоже решили отправиться в круиз?
— По работе, Фелиси.
Сразу же завеса падает, как говорят в произведениях, написанных лучше, чем мои
[43]
, я понимаю всё.
— Так это ты тот самый частный детектив, которого наняла компания?
— Как видишь, кузен!
И добавляет:
— Мне неприятно об этом говорить, потому что страдает семейный престиж, но у меня полное фиаско.
— Ты был на борту, когда произошло четвёртое исчезновение, не так ли?
Он смотрит в белки моих глаз.
— И во время пятого тоже!
— О, ты уже в курсе? — вздрагиваю я.
Он кивает.
— Ты тоже, как я вижу?
— Муж только что сообщил мне.
Гектор хмурит брови, становясь похожим на школьного надзирателя перед непослушным учеником.
— Что ты такое говоришь, какой муж?..
— Муж той, что исчезла, надо полагать!
— Послушай, Антуан, исчез мужчина, а не женщина. И не просто мужчина: помощник капитана, одним словом.
Мое смятение составило бы счастье художника-плакатиста, специализирующегося на фильмах ужасов или на слабительных пилюлях.
— Хороши же мы! — сетую я. — В первый же день два исчезновения, в то время как этот чёртов корабль набит лучшими полицейскими.
— При всём при том, ты ещё способен прихвастнуть, — ухмыляется кузен. — А кто ещё исчез?
— Жена министра, дорогой, ни больше ни меньше!
Несмотря на его хорошие манеры, из него выскакивает:
— О, чёрт!
— Не говори! Пропали две такие личности, и нужно сделать всё возможное, чтобы ничего не просочилось, представь!
— Это мы скоро начнем сочиться. Среди пассажиров полно журналистов. Представляешь, подарочек для этих господ?
Танец останавливается по причине инцидента, который только что произошёл на площадке. Во время смены партнёра какая-то шумливая рыжуха захватила Феликса и прилепила его к своим выпуклостям как какой-нибудь горчичник, и во время танца начала проверять ему цоколь! Берти энергично вмешалась. У Слонихи ответные удары, как у Израиля. На укол булавки — удар булавой! Она вламывается в кучу, опрокидывая несколько пар, которые теперь лежат вверх ногами. Движением могучей прачки она отвешивает плюху высшего сорта по лицу огненно-рыжей.
— Ты где находишься, шалава?! — задаёт вопрос Толстуха прямо из-под усов. — Ты что, арканишь как на улице Годо-де-Моруа?
Она молотит от души, правой, левой, наезжает грудью, толкает бедром. Все её формы становятся грозным оружием, строительными бабами, которые наносят удары неотвратимо. Вокруг обеих гурий образуется круг. Музыканты забрались на стулья, чтобы лучше видеть. Ударник бьёт в большой барабан, как раньше имитировали разрывы снарядов в немых фильмах «На западном фронте без перемен» или «Деревянные кресты».
— Вы видели эту профуру? — призывает нас в свидетели Берти, не переставая колошматить. — Она роется в ширинке у приличного человека, как у себя в сумке! Бездельница! Потаскуха! Она больше ни на что не способна! В её возрасте мадам Кюри уже изобрела пенициллин!
Выбитая из колеи столь неожиданным нападением, рыжая начинает приходить в себя. Она хватает хохолок, который рос у Берты на подбородке и которым она гордилась, и безжалостно отрывает его. Льётся кровь, Толстуха ревёт! Похоже, будут репрессии! И они следуют. Суматоха. Треск рвущейся материи сменяется звуками наносимых ударов. Раздаётся звериное рычание. Мелькает мясо, всё больше и больше. Чудовищные окорока, живое вымя, промежности быстрого приготовления.
