Вечером, когда они все хмельные, вели беспредметный разговор о том о сём, диктор НТВ Миткова, как обычно, тарахтя, сообщила новость дня: депутат Госдумы Бурилов, ввиду обострившегося бронхита, был помещен в Центральную клиническую больницу… Услышав такое известие, Карташов с Одинцом переглянулись, им показалось, что в словах диктора заключен смысл, который каким-то образом связан с тем, чем им пришлось заниматься днем… И лишь Николай не повел и ухом, он как-то нудно ковырялся в тарелке, стараясь подцепить на вилку неуловимую шляпку шампиньона… И каково же было удивление Карташова, когда он услышал глухую, словно предназначенную тарелке, речь Николая: «Такова жизнь, братцы, горячий мотор российского солдатика будет биться в груди фашиста Бурилова… Гримаса нашей действительности… »
— Никола, что ты там шепчешь? — крикнул Одинец. — Может, тебя сглазили, иди умойся холодной водой…
— Ничего, особенно, просто фантазии на вольную тему… О том, какому лицу конкретно предназначается наш протез, история умалчивает и, возможно, для нас это даже к лучшему… Подай, пожалуйста, Саня, бутылку с минералкой, на сухую грибы что-то не идут в горло…
Брод был в отключке: осовелым взглядом уставился в телевизор, ни черта, однако, оттуда не черпая. Он пребывал в тупой, пьяной эйфории и этим, видимо, был счастлив…
Сходка калек
Образ Галины неотвязно стоял перед глазами Карташова — и когда бодрствовал и, особенно, когда погружался в ночную дрёму. Но столь деспотическая власть воспоминаний его не устраивала и он, стараясь с собой сторговаться, придумывал массу абстрактных картинок, которые могли бы отвлечь от тягостных мыслей.
Чтобы не раскисать, Карташов на следующий день после передачи протеза команде Музафарова, отправился на свидание с Татариновым.
Шел снежок, слегка подмораживало. Он ехал с учетом гололеда и потому отрезок пути, который раньше покрывал за сорок минут, теперь отнял час с лишним.
Увидев Татаринова, Карташов матюгнулся. Тот сидел на своей убогой подставке, без головного убора, держа в посиневших пальцах потухшую сигарету. Не выходя из машины, Сергей обратил внимание на продавщицу книг — она уже была в вязаном берете и черных шерстяных перчатках. У нее тоже посинел нос и, судя по всему, торговля у нее шла вяло. Люди, словно тени, бесконечным потоком входили и выходили из метро.
Он подошел к Татарину, и в шаге от него остановился. Тихо сказал:
— Сиди, Кот, не оборачивайся.
Татаринов услышал и все понял.
— Запоминай номер моего мобильника, — так же заговорщицки произнес Карташов, и дважды назвал цифры. — Надо собраться и обсудить один план.
Татарин кивнул головой.
— Надень берет, простудишься и в своем подвале загнешься, — сказал Карташов. Затем он подошел к продавщице и переговорил с ней.
— Вы знаете, Костю сюда привозят какие-то странные люди, а вечером забирают… Я бы их убила, они с ним обращаются, как с вещью… Такие бесцеремонные жлобы, хватают, словно мешок с опилками и тащат в машину…
— Ничего страшного, — нейтрально сказал Карташов. — Он пережил еще и не такое, переживет и это… Я вам оставлю для него телефон… сотовый, и я думаю, скоро у него не будет этих опекунов.
— Такие наглые лбы, — продавщица взяла от него трубку, завернутую в целлофан, и спрятала во внутренний карман своего пуховика. — Знаете, мы однажды с девочками хотели его забрать к себе домой… Хотя бы на время, так он ни за что. Он чего-то явно боится.
— Утрясем… Если я вам на днях позвоню, не пугайтесь.
— А вы мне покажите, как им пользоваться.
— Верхняя, слева кнопка. Нажмете и слушайте… Что бы мне у вас купить?
— А вот только что сегодня поступила новая книжка Александры Марининой. Наша Агата Кристи…
Но Карташов взял в руки томик Владимира Высоцкого.
— Давно хотел почитать его стихи да что-то не попадались на глаза.
От того места, где Карташов стоял, он увидел, как к Татаринову подошел какой-то мужчина, в старой мятой шляпе и выбившимся из-под пальто свалявшимся шарфом. И начался базар. Явно подвыпивший гражданин громко, развязно стал втолковывать Татарину, насколько тот позорит себя и всю российскую армию. Вмешалась проходящая мимо женщина и вспомнила все, что пишут оппозиционные газеты о режиме «пахана Ельцина». И про войну в Чечне вспомнила, и про шахтерские забастовки, и не забыла про первую Отечественную войну 1812 года… Женщина готова была стереть выпивоху с лица земли, но тут подвалили еще двое не самых трезвых мужиков России и тоже стали высказывать свои точки зрения…
— Вот так по десять раз на дню, — с улыбкой сказала продавщица. — Люди, словно сумасшедшие. Одним не нравится, что он позорит форму российских вооруженных сил, другим — что он жертва социальной несправедливости.
— Извините, а что вы сами об этом думаете? — спросил он продавщицу.
— Ничего. Сидит человек, никому не мешает, так и вы ему не мешайте. Не хочешь — не подавай, а зачем оскорблять? Человек и так наказан жизнью… — На ее глазах показались слезы.
— Я вам оставлю денег, вы, пожалуйста, купите ему сигарет и что-нибудь горячего на обед. Если, конечно, вы можете покинуть свой пост…
— Да тут на месте все можно купить. Вон, бабка торгует горячими чебуреками, в любом киоске — сигареты… Я ему вчера перчатку принесла, но он ее не хочет надевать…
…О своей поездке к Татарину Карташов рассказал Одинцу, но тот был озадачен другим.
— Ты знаешь, что Брод исчез? Пропал. Как с горизонта белый пароход, — Одинец сделал рукой гладящий жест.
— А где Николай?
— Они с Валентином в панике и не исключают, что это продолжение разборки. Но я так не думаю, потому что банда Фикса уничтожена…
— Но чудес-то не бывает, — Карташову захотелось оказаться как можно дальше от Ангелово. — Кто видел его в последний раз?
— Вечером, как обычно, Веня отправился в свою комнату. Николай разговаривал с ним в районе двенадцати ночи. А сегодня утром Брод не явился на завтрак. Постель разобрана, часы на тумбочке заведены, кейс — в шкафу. Вроде бы никаких примет внезапного исчезновения…
— Может, и нам с тобой отсюда слинять? — не то спросил, не то констатировал Карташов.
— Мне некуда линять. Еще пару дней выждем, возможно, кто-нибудь проявится и поставит нам интересные условия.
— А там смотришь, неуловимый мотоциклист перекинет через забор ухо или нос нашего дорогого Брода?
Вопрос остался без ответа. В комнату вошел Николай — как всегда по-спортивному собран и по-военному держит выправку.
— Ну что, гаврики, будем делать? — спросил он.
— Наверное, то же самое, что делали до сих пор, — ответил Одинец. — Веня еще не появился?
— Боюсь, что сегодня… — Николай взглянул на часы, — впрочем, время еще есть…
