Титов по отрытой траншее дополз до Костикова, вместе с которым был и Платонов, и они начали обсуждать сложившуюся ситуацию. И в это же время, в створ, между гаражом и казармой, боевики обрушили бешенный огонь из всех видом имеющегося у них оружия. Это был настоящий огненный шквал, и деревья с кустарником, росшие на его пути, в одно мгновение, словно ножницами, были подстрижены под нулевку. И первым этот маневр разгадал Костиков: боевики явно готовили взлетную полосу для парапланов. И действительно, когда основной огонь стих, они услышали характерные звуки работающих движков. «А в момент взлета парапланов, — сказал Титов, — они начнут квасить все вокруг… Не дадут нам сделать ни одного выстрела…»
— Игорь, вызывай вертолеты… Это приказ, — Платонов сидел в окопчике, прислонившись спиной к выступавшему из земли корневищу. Он только что отстрелял магазин и потому раскаленный ствол автомата держал на отлёте.
— Я, конечно, вызову их, но мы слишком близко находимся от объекта. Наши же нас накроют вместе с боевиками.
— Когда они прилетят, мы попытаемся отойти…
— Тогда будет поздно, — Костиков стал вызывать авиагруппу и когда на связи оказался командир вертолетчиков Николай Сябров, Костиков очень спокойным и вместе с тем безапелляционным тоном проговорил: «Коля, пора поработать твоим орлам… Слышишь, какая тут у нас катавасия? — Он отставил от уха трубку, — теперь слышишь? Они хотят вылетать, но ты обруби им крылышки по самое не могу и, ради Бога, старик, не мешкай…»
Платонов, охлаждая автомат, прислонил ствол к холодной, сырой земле, потом заменил магазин и поднялся с места.
— Титов, прикажите своим людям, — сказал он, — открыть огонь по окнам казармы, чтобы они сукины дети не могли высунуть носа…
Титов отдал команду командирам отделений.
Платонов легко ( поймав себя на мысли «что я делаю?» ) вскочил на бруствер неглубокого окопчика и по пластунски пополз в сторону казармы. Секунду раздумывал Костиков и тоже выбрался наверх, за ним устремился Титов.
Они были в метрах двадцати от стены казармы, когда резанули очереди со стороны федералов и трое офицеров оказались прижатыми к земле разноцветными, как лоскутное одеяло, трассерами. Однако огненные цепочки шли поверху, ибо нижние окна казармы находились в полутора-двух метрах от земли и это не помешало Платонову, приблизиться к зданию, и вдоль него подать вправо. Костиков понял замысел полковника: тот пытался взять под контроль коридор, по которому вероятнее всего будут взлетать парапланы. Платонов завернул за угол, где стояла на ребре прислоненная к стене железобетонная конструкция, которую с помощью трактора боевики вытащили с территории базы. Между плитой и стеной дома образовался лаз, достаточный для того, чтобы в него пролез человек.
Полковник прополз по этому лазу до конца плиты и оказался в нескольких метрах от двора. Он видел темный силуэт первого параплана. Он был расчехлен, мотор работал на малых оборотах.
Костиков с Титовым отползли метров на пятнадцать от казармы и заняли уязвимую позицию, укрывшись за поросшей древосилом кучей старого мусора. Титов вставил в подствольный гранатомет гранату и прицелился в просвет, который уже отвоевывал у ночи пространство между гаражом и казармой.
Где-то с севера послышалось рокотание — приближались вертолеты Сяброва. И, видимо, их приближение заставило боевиков торопиться. Платонов услышал речь с кавказским акцентом: «Эй, Саид, ты слышишь, кто к нам летит в гости? Давай, поднимай свои велосипеды в воздух, чего ждешь?» И в ответ, тоже с акцентом: «Куда поднимать, к Аллаху в гости? Сам видишь, какая тут стрельба…» «Поднимай или я тебе прострелю башку» , — говоривший пытался зычным, истерическим голосом перекрыть звуки автоматных очередей, и потому фраза получилась обрывочная, из отдельных слогов…
Звук вертолетов стал ближе, но как ни вглядывался Костиков с Титовым в светлеющее небо, ничего там они не увидели. Зато услышали, как в той же стороне, откуда исходил рокот вертушек, прозвучал взрыв, за которым последовал еще один, но более мощный. Над лесом взошло зарево и они осознали, что больше не слышат близких звуков вертолета.
Костиков стал связываться с авиагруппой, но ему долго не отвечали. То же самое делал Платонов и они с разницей в минуту узнали, что вертолет-лидер был сбит на подлете к базе. И тут же они услышали радостный, скатившийся на высокие ноты, голос с акцентом: «Вахтанг, а что я говорил… Мои люди подцепили вертушку… Ты, это хорошо слышал, геноцвали?»
И первый параплан, словно воодушевленный победой того чеченца, который российской «Стрелой» поразил в самое сердце российский же Ми-8, завибрировал своим хрупким тельцем, дернулся и снова застыл, прислушиваясь, как моторчик набирает обороты. А когда он побежал по дорожке и выскочил за пределы территории базы, все, кто следил за его подъемом, были удивлены его прыткости. Это было так неожиданно и почти неуловимо, ибо параплан взлетал на фоне леса и слился с ним, и потому граната из подствольного гранатомета, которую Костиков направил в него, не сумела достичь цели. И Платонов, видя, что параплан начинает разбежку, начал по нему стрелять, но железобетонная конструкция мешала, не позволила выбрать нужный угол обстрела. От досады он стукнул кулаком по автомату и чуть не заплакал. Он тоже слышал взрыв и тоже понимал, что это значило. Но вместе с тем в этом была отсрочка: начни сейчас вертолет долбежку базы, вряд ли бы у Платонова был хотя бы один шанс выйти отсюда живым.
А между тем, федералы продолжали с двух сторон поливать огнем бывшую воинскую автобазу и с таким же остервенением автобаза отвечала окопавшимся федералам.
В ход опять пошли минометы и хотя боевики сильно рисковали, они били по противнику по очень крутой дуге. Мины ложились рядом с базой, осколки от них теребили бетонные стены, изредка залетая в окна-амбразуры.
Костиков связался с Платоновым, но ничего нового они сообщить друг другу не могли. Единственное, о чем спросил полковник — почему был только один вертолет? Однако об этом он так никогда и не узнает.
Он увидел, как темное аляповатое пятно начинает движение, как мотор еще одного параплана набирает обороты и Платонов, сглотнув сухость, выполз из укрытия и прислонился к каменному, пахнущему сыростью углу казармы. Одна рука его нашаривала на поясе гранаты, другая, придерживая автомат, не позволяла отвести ствол от движущейся тени. Зубами он выдернул чеку и накатом швырнул гранату под шасси этой сумасшедшей карикатуры на самолет. Полковник выдернул кольцо у другой гранаты, но в это время его отмахнуло взрывной волной и он упал на землю. Однако гранату не выпустил и из последних сил, размахнувшись, бросил ее во все еще движущуюся цель. Но это уже было лишнее: движение параплана было смято. Его субтильные крылья, как крылья бабочки на зубах кошки, скукожились, хаотично смялись и из того, что минуту назад могло обрести прелесть свободного полета, теперь лежало никчемным утилем. Мало того, Костиков, тоже выйдя из-за укрытия, почти в упор разрядил в параплан гранатомет, после чего в него же всадил почти весь магазин.
Платонов лежал возле железобетонной плиты, не пытаясь за ней укрыться. Осколок попал ему в живот, как раз туда, где кончался бронежилет. От боли он стиснул зубы, прижав к ране холодный приклад автомата. Он слышал крики, по-русски и по-чеченски, слышал как в стороне нарастало урчание вертолета — это Ми-24, выпуская тепловые ракетки, отвлекающие ракеты земля-воздух, подлетал к базе с южной стороны. С той самой стороны, куда только что улетел параплан.
