Вдруг свет в вагоне погас. Мигая, зажглись аварийные огни. Пассажиры встревожились; их лица казались внезапно похудевшими в тусклом свете аварийных лампочек, далеко не таких многочисленных и мощных, как люминесцентные лампы, идущие по всей длине вагона. Электричество сейчас было выключено во всей зоне от «Четырнадцатой» до «Тридцать третьей» и на всех четырех путях: и для локальных поездов, и для экспресса, и в северном, и в южном направлении.
Райдер сказал:
— Кондуктор, быстро ко мне сюда.
Кондуктор вышел на середину вагона и остановился. Он был очень бледен. Райдер сказал ему:
— Я хочу, чтобы ты вывел на пути всех пассажиров из задней части вагона.
— Слушаюсь, сэр.
— Затем забери пассажиров из остальных девяти вагонов поезда и отведи всех обратно на станцию «28-я улица».
На лице кондуктора отразилось беспокойство.
— А если они не захотят покидать поезд?
Райдер пожал плечами:
— Скажешь им, что поезд дальше не пойдет.
— Скажу, но… — Кондуктор очень торопился объяснить Райдеру, в чем проблема: — Пассажиры терпеть не могут покидать поезд, даже когда они знают, что он дальше не поедет. Забавно, но…
— Делай что говорят, — отрезал Райдер.
— Пожалуйста, можно мне уйти? — Девица в мини-юбке закинула ногу на ногу для пущей убедительности. — У меня ужасно важная встреча.
— Нет, — сказал Райдер. — Из этой половины вагона не выйдет никто.
— Очень важное прослушивание… Я актриса…
— Сэр? — вступила мамаша, прижимая к себе ребят. — Пожалуйста, сэр. Мальчики такие впечатлительные…
— Я сказал — никто!
Старик в кашемировом пальто:
— Я не прошу разрешения уйти, но… Можем мы хотя бы узнать, что происходит?
— Можете, — ответил Райдер. — Происходит вот что: вас захватили четыре отчаянных парня с автоматами.
Старик улыбнулся:
— Ясно. Если задаешь дурацкий вопрос…
— А сколько примерно вы будете нас держать? — снова встряла девица. — Мне никак нельзя пропустить эту встречу.
— Хватит, — отрезал Райдер. — Больше никаких ответов. И никаких вопросов.
Девица явно заигрывает с ним, а старик демонстрирует храбрость. И то и другое неплохо: значит, к панике они не склонны.
Двери снова открылись, и Райдер помог Лонгмэну забраться в вагон. Зажав автомат под мышкой, тот стал оттирать с ладоней пыль и сажу. Аварийная энергетическая установка не использовалась уже несколько месяцев, если не лет. Райдер махнул Лонгмэну, и тот наставил свой автомат на пассажиров. Проводник тем временем убеждал их, что спуститься на пути — совсем не опасно:
— Электричество отключено, мэм. Один из этих джентльменов был так любезен, что снял напряжение с третьего рельса.
Уэлком загоготал, от робких смешков не удержались даже пассажиры. Помощник смутился, покраснел, подошел к двери и спрыгнул на полотно. Его примеру один за другим последовали пассажиры. Тех, кто боялся высоты или просто мешкал, Уэлком подгонял дулом автомата.
Стивер обернулся к Райдеру и прошептал:
— У нас тут пятеро черномазых. За них-то кто станет платить?
— Пойдут по той же цене, что и остальные. А может, даже и дороже.
— Ага, понял. Политика, да? — Стивер кивнул с понимающим видом.
Когда все пассажиры, кроме трех-четырех, скрылись в проеме задней двери, Райдер вернулся в голову вагона и вошел в кабину. Там воняло потом. Он выглянул в туннель. Штатное освещение было выключено, но аварийные огни продолжали гореть. Поблизости слабо светил одинокий голубой огонек, обозначавший аварийный телефон, а вдаль уходила непрерывная цепочка зеленых светофоров.
Райдер снял с крючка возле переднего окна микрофон, нашарил черную кнопку, включавшую радиопередатчик, нащупал ногой педаль… Но прежде чем он успел ее нажать, кабина огласилась криком:
— «Пэлем Сто двадцать три»! Какого черта? Вы что, вырубили питание? Без разрешения Башни? Вы меня слышите? Проклятье, мать вашу! Говорит старший диспетчер! «Пэлем», прием!
Райдер нажал кнопку:
— «Пэлем Сто двадцать три» — диспетчеру. Вы меня слышите?
— Где, черт возьми, тебя носит? Что там с вами, мать вашу? Почему не отвечаете? Прием, «Пэлем», прием! Говорите же!
— «Пэлем Сто двадцать три» — диспетчеру, — произнес Райдер. — Ваш поезд захвачен. Вы слышите меня? Ваш поезд захвачен. Прием.
Глава V
Том Берри
Том Берри уже в который раз повторял себе: у него пока не было ни малейшей возможности хоть что-то предпринять. Может быть, если бы он не грезил наяву, мечтая о Диди, а был бы начеку, как и положено копу, он, возможно, и успел бы почувствовать что-то подозрительное. Но когда он открыл глаза, все, что ему оставалось — это пересчитать четыре автоматных дула, каждое из которых могло превратить его в груду кровавого мяса прежде, чем он дотянется до собственной пушки.
Впрочем, многие другие копы на его месте все равно начали бы действовать. С готовностью пошли бы на самоубийство, рефлекторно следуя четкой установке, которую вдалбливали им в головы с первого дня в полицейском училище: присяга, мужество, презрение к преступному миру. Диди назвала бы это типичным промыванием мозгов. Да, Том лично знал немало таких копов, причем отнюдь не все они были идиотами (правда, честными людьми тоже были не все). Так что же это — результат промывания мозгов или просто честное отношение к своим обязанностям? Сам он, имея за поясом пушку тридцать восьмого калибра, решил не идти на поводу у рефлексов. Он все еще жив и здоров. Хотя, вероятно, его полицейской карьере конец.
Он прошел обучение и дал присягу защищать закон, поддерживать порядок. Остаться в стороне во время совершения преступления может себе позволить простой гражданин, а не полицейский: настоящий коп не должен дремать, предаваться мечтам или скрупулезно оценивать шансы противника. Никого не интересует, в форме ты или в штатском, при исполнении обязанностей или просто едешь к своей девушке. Ты обязан ответить насилием на насилие, а если тебя убьют, то это и будет воплощением лучших традиций полицейской работы.
Да, выхватить пистолет тоже было бы в лучших традициях. Наградой за это стали бы похороны в присутствии начальника полиции, мэра и духового оркестра с музыкантами в отутюженных мундирах и белых перчатках. И краткий сюжет в вечернем выпуске новостей.
Кто бы оплакивал его — искренне, а не по долгу службы? Диди? Станет ли Диди плакать о нем, вспомнит ли она его хотя бы через пару дней, останется ли он для нее чем-то большим, чем просто утраченный сексуальный партнер? И может быть, она осознает наконец, что ее небрежное «одним копом меньше» — это еще и брызги крови, раздробленные кости и разорванные органы?
