Вот уж воистину, подумал Райдер, глас народа: выставляют свои проблемы на всеобщее обозрение, нисколько не заботясь о том, волнуют ли они кого-нибудь. Он отвернулся от плаката и успел увидеть, как хвост поезда, мелькнув, скрылся во тьме туннеля. Райдер снова встал между своими чемоданами, прислонился к стене и бросил безразличный взгляд вдоль перрона.
По направлению к нему двигался человек в синей униформе. Райдер разглядел его нашивки — коп из Управления городского транспорта. Он быстро оценил особые приметы: одно плечо ниже другого, из-за чего коп словно кренился набок при ходьбе; пышные, кудрявые, морковно-рыжие бакенбарды, спускавшиеся на дюйм ниже мочек ушей… На расстоянии одной длины вагона от Райдера коп остановился, искоса взглянул на него, а затем уставился прямо в противоположную сторону. Скрестил руки на груди, потом снова опустил их, снял фуражку. Волосы у него на голове были русые с красноватым оттенком, на несколько тонов темнее, чем бакенбарды, и примяты фуражкой. Коп заглянул в свою фуражку, снова надел ее и опять сложил руки на груди.
На противоположную платформу прибыл поезд, идущий в северном направлении, постоял немного и отправился дальше. Полицейский покосился на Райдера и увидел, что Райдер наблюдает за ним. Коп немедленно отвел глаза и уставился прямо перед собой, машинально расправив сутулую спину. Опущенное плечо поднялось, и осанка полицейского стала заметно лучше.
Бад Кармоди
Как только поезд покинет очередную станцию, кондуктор обязан выйти из своей кабинки и быть готовым ответить на любые вопросы пассажиров и оказать им другую необходимую помощь. Бад Кармоди прекрасно знал, что очень немногие кондукторы на самом деле следуют этому правилу. Обычно они предпочитают отсиживаться в кабине, уставившись в пролетающие мимо стены туннеля. Но только не Бад. Он строго следовал инструкции, более того: ему нравилось быть аккуратным, нравилось вежливо улыбаться, отвечая на тупые вопросы. Он любил свою работу.
Бад считал свою привязанность к подземке наследственной. Его дядя был машинистом, он совсем недавно ушел на пенсию после тридцати лет работы под землей. Мальчишкой Бад безумно им восхищался. Несколько раз — в спокойные, ленивые воскресные смены — дядя тайком брал его с собой в кабину и даже разрешал потрогать рукоятки управления. С детства Бад не сомневался, что станет машинистом. По окончании школы он сдал муниципальный экзамен, после чего смог выбирать между вакансиями водителя автобуса и кондуктора в метро. Несмотря на то что жалованье водителя было выше, он не поддался соблазну: ему было интересно только под землей. Теперь, когда Бад почти отбыл шестимесячную повинность в должности кондуктора (осталось всего сорок дней), он получит право сдать экзамен на машиниста.
А пока что он наслаждался своей теперешней жизнью. Он полюбил эту работу с самого начала и прошел с удовольствием даже этап обучения — двадцать восемь дней за партой, а затем неделю практики под руководством опытного инструктора. Мэтсон, дрессировавший его на курсах, был старожилом подземки — всего лишь год до пенсии. Он был хорошим учителем, но метро давно ему осточертело, и он крайне пессимистично оценивал его будущее: лет через пять все подземное хозяйство окажется в лапах черномазых и латиносов.
Инструктор был ходячим собранием леденящих душу историй. Послушать его, так в метро было практически так же опасно, как на передовой во Вьетнаме. Кондуктор, уверял Мэтсон, ежечасно рискует получить увечье или даже погибнуть, и потому, парень, можешь благодарить небо, ежели этот день не стал для тебя последним.
Многие пожилые кондукторы — и даже некоторые из молодых — любили пугать новичков всякой жутью из собственной практики. Бад не то чтобы не верил им, но сам пока не сталкивался ни с одной из тех ужасных вещей, о которых с таким смаком распространялись ветераны: кондукторам, дескать, постоянно плюют в лицо, их избивают, грабят, режут, на них нападают шайки подростков, на них блюют пьяницы… А самый опасный момент — это когда кондуктор высовывается из окна при отправлении поезда со станции. В эту минуту особенно часты нападения с платформы. Вариаций тут был миллион: одному парню выбили пальцем глаз, другому сломали нос кулаком, еще одного схватили за волосы и едва не вытащили из вагона на ходу…
— «51-я улица», станция «51-я улица»!
Бад объявил это в микрофон четким, бодрым голосом, с удовлетворением осознавая, что его слышат во всех десяти вагонах. Как только поезд вполз на станцию, он вставил специальный ключ в гнездо на нижней части панели приборов и повернул его вправо. Затем повернул предохранитель дверей и, как только поезд остановился, нажал кнопку открывания дверей. Высунулся из окна, так, чтобы проверить, все ли пассажиры вышли и вошли, затем закрыл двери — сначала хвостовые вагоны, потом головные — и снова бросил взгляд на приборную панель: индикаторы подтверждали, что все двери закрыты и заперты. Поезд тронулся, и он снова высунулся из окна — так, чтобы было видно минимум три вагона, — и убедился, что никого не зажало дверями и не тащит по перрону. Именно этот пункт инструкции многие кондукторы не выполняли, боясь нападения с платформы.
— «Гранд-Сентрал», следующая станция — «Гранд-Сентрал».
Он вышел из кабины, занял позицию у аварийного выхода и, скрестив руки на груди, принялся изучать пассажиров… Это было его любимым развлечением. Бад пытался угадать по наружности пассажиров их образ жизни: чем они занимаются, как у них с деньгами, где и как они живут, до какой станции едут. Иногда это было нетрудно — мальчишка-рассыльный, домохозяйка, секретарша, старик-пенсионер. Но над другими, явно занимавшими более высокое социальное положение, приходилось поломать голову. Вот этот хорошо одетый мужчина, кто он: учитель? Адвокат? Бизнесмен? Топ-менеджер? Как правило, если не считать часов пик, белые воротнички были редкими гостями на линиях сети «Ай-Ар-Ти»: они предпочитали «Индепендент» и «Бруклин-Манхэттен».
[3]
Бад не знал, чем это объяснить: возможно, там более удобные маршруты, которые ведут в более благополучные районы города, но до конца это было не понятно. Возможно, дело и в том, что «Ай-Ар-Ти» — это самая старая из трех сетей нью-йоркского метро, здесь меньше линий и меньше поездов (именно поэтому обучение тут продолжается всего двадцать восемь дней, а не тридцать два, как в других сетях). Но и это объяснение было лишь догадкой.
Бад сел так, чтобы меньше трясло (вообще-то ему нравилась и эта постоянная тряска, и собственная способность адаптироваться к ней — словно моряк на палубе во время качки), и сосредоточил внимание на мужчине, который сидел прямо у кабины. Мужчина был хорошо одет: темно-синий плащ, новая темно-серая шляпа, сияющие башмаки — курьером он никак не мог быть, несмотря на огромную цветочную коробку, стоявшую у его ног. Значит, он сам купил цветы и собирается лично преподнести их кому-то. Между тем достаточно было взглянуть на его грубое лицо, чтобы понять: подобный человек просто не способен делать подарки, особенно дарить цветы. Это очевидно. Но нельзя же судить о книге по обложке. На самом деле этот здоровяк может быть кем угодно — профессором колледжа, поэтом…
