— Интересно, а как охрана к Мудаеву относится. И какие виды на него?
— Вид один, что в профиль, что в анфас — чмо!
— Предателей никто не любит.
— А кто их любит? Единожды предавший может это делать снова и снова.
— Особенно всем понравилось, что он игнорировал в категоричной форме все наши занятия, а когда пришло время для самостоятельных стрельб, то опарафинился по полной программе.
— Не верят они ему?
— Не верят. Называют предателем и всем прочим, сам знаешь, какой цветистый у них язык.
— Ислам-то он принял?
— Принял. Сам полковой мулла его переводил в новую веру. Он каждый день отчитывается перед ним о прочитанных и изученных главах из Корана.
— Это уже патология. Тут доктор нужен. Желательно психиатр. Вместо того чтобы готовится к боевым действиям, они Коран учат!
— Больные на голову. Дети гор!
— Интересно, а член ему укоротили?
— Чего не знаю, того не знаю. При встрече спросишь сам.
Вошел охранник. Он сочувственно посмотрел на меня и сказал, что нас вызывает начальник штаба.
— Легок на помине, свинья позорная!
— Вот заодно и спросишь у него про длину его члена.
— Ну, пойдем, коли вызывают. Гуд бай, Америка!
— Не понял! О чем это ты? Может, по соточке накатим? Один черт сегодня все с похмелья болеют, перегар такой, что никто не учует.
— А, давай! — мы допили остатки домашнего вина. В голове зашумело, много ли надо на старые дрожжи? — С расстрела песенка привязалась, в зубах навязла. Пытаюсь ее выгнать, но слабо получается? Как думаешь, это шизофрения, или паранойя? Навязчивые идеи, мотивы и все такое прочее?
— Не знаю. Вскрытие покажет.
— Спасибо, утешил.
— Не стоит. За что будем пить?
— За здоровье. За что еще?
Мы выпили домашнего вина, закусили остатками вчерашнего ужина.
Часть девятая
32
Подошли к штабу, нас проводили к Модаеву. Его кабинет размещался на первом этаже. Наш охранник зашел и доложил, что мы прибыли. Потом вышел и сказал, чтобы переждали пять минут. Начальник штаба занят.
— Чапай думу думает!
— Маринует нас в приемной, унижает.
— Сейчас мы покажем этой обезьяне, кто в доме хозяин!
— Пять минут прошло?
— Прошло. Пошли!
Мы рывком распахнули дверь. В большом кабинете сидел Модаев. Он был погружен в изучение каких-то бумаг. Нас, казалось, он не замечал.
— Привет, чмо! — Виктор был настроен весело-агрессивно.
— Давно не виделись, предатель!
— Выйдите и зайдите, как положено! — сказал Модаев, не поднимая головы.
— Я тебя сейчас сам выведу, чмо уродливое! — я вскипел.
— Мне позвать охрану?
Витя схватил его за горло сзади в «замок». Я схватил руки. Витя его чуть придушил, так что он не мог орать, а только сипеть. Рожа его приобрела красный цвет с фиолетовым оттенком.
— Ну, что, предатель? Будешь звать охрану?
— Х-х-х! Хет!
То есть — нет?
— Хет!
— Медленно отпусти его, но если будет шуметь, сверни ему шею.
— Будешь еще шуметь?
— Нет, — Серега крутил головой. — Отпустите.
Мы его отпустили. Он потирал горло, шею, растирал руки, кряхтел.
— Сережа, не вздумай фокус выкинуть, например, ствол достать из-под ляжки или отодрать его из-под стола. И не мечтай!
— Двоих все равно не успеешь убить, второй тебе башку оторвет, да и стрелок ты хреновый. Вспомни, как вчера отстрелялся.
— Я не буду стрелять.
— Встань.
— Чего ради я должен вставать?
— Нам спокойнее будет!
Он встал. Под его правой ляжкой лежал ПМ.
— Я же говорил, что он чмо.
— Тоже мне новость.
— Теперь поговорим. Чего хотел?
— Пистолет отдайте! — тон был угрожающим, но в голосе проскакивали писклявые нотки, и поэтому он казался жалобным.
— Мы его себе оставим. Ты себе еще достанешь!
— Если не отдадите, я скажу комбату или Гусейнову, они вас в порошок сотрут. А мулла как будет рад! Так отдадите пистолет?
— Отдай, Витя.
— На, чмо.
— Поговорите у меня еще! Козлы!
Виктор с сожалением отдал пистолет, но предварительно вытащил магазин и передернул затвор, выщелкнув патрон. Пистолет он поставил на предохранитель и положил на край стола, а магазин бросил на пол в угол комнаты.
— Кто тебя научил патрон досылать в патронник? Тебя в училище не научили, что это очень опасно?
— Наверное, у них здесь в лагере такая мода. Все с оружием, полупьяные, и оружие готово к стрельбе. Жуть!
— Короче! Чего хотел?
— Гусейнов привез новые планы и методики обучения.
— Так в чем дело? Бери и обучай.
— Тем более, что ты проводишь занятия на высоком методическом уровне, да и сам можешь быть примером для подражания.
— Ага, как в «Боевом листке», «Делай как я». И фотография на Доске почета 9 на 12.
— В траурной рамке.
— Что я вам плохого сделал? — он был подавлен. На секунду мне стало его жалко.
— А ты сам не понимаешь, что ты сделал?
— Что? — глаза его были полны слез.
— Ты предал своих. Из-за тебя, — вернее, с твоей помощью — захватили КП, убили Морозко. Помнишь, Сережа, прапорщика Морозко? Он ведь тебе как брат, как дядька был. Помог тебе свадьбу провести. А ты его предал. Деревню только стечение обстоятельств спасло от ракет. Из-за тебя Бобова под трибунал отдадут, сдерут погоны и на зону. Его-то за что, Сережа? Он тебе что плохого сделал? Если бы не он, то тебя давно бы выперли из армии, и поднимал бы ты сейчас народное хозяйство. А нас зачем ты сдал? Нас, зачем сдал, сука! Мужики в подвале школы из-за тебя погибли. Если бы не ты, мы сейчас уже были бы дома. А по твоей милости мы здесь этим онанизмом занимаемся! Спишь хорошо? Совесть не мучает? — я грохнул по столу кулаком.
Дверь открылась, появилась голова охранника.
— Все нормально, закрой дверь, — сказал Витя как можно более спокойным тоном.
Дверь закрылась.
— И ты после всего этого еще смеешь спрашивать, что же ты нам плохого сделал?
— Ты нам всю жизнь поломал, может, мы и сдохнем на этой поганой войне. А на хрена, нам все это надо?
