— Убери, — я отмахнулся.
— Выпей — полегчает!
— Я вчера перебрал, теперь неделю на спиртное смотреть не могу. Это уже проверено!
— Выпей! Это тоже проверено!
— Давай! — я выдохнул, зажмурился и выпил четверть стакана домашнего вина.
Гадость. Было ощущение, что оно вернется сейчас назад, но бутерброд, упавший сверху придавил его. Вроде, даже и полегчало!
— Ну, как?
— Вроде отпустило, — я вытер тыльной стороной ладони испарину, что появилась на лбу. — Ты извини меня, Витя, что накинулся на тебя вчера. Что-то накатило. Это я не со зла.
— Понимаю, Олег, понимаю. Если бы не ты, то я бы вчера был такой. У самого на душе кошки скребли. Но ты меня опередил. Поэтому мне пришлось за тобой ухаживать…
— Меня что, рвало?
— Нет. Просто водку наливал, посуду убирал.
— Как охрана?
— Мужики сначала удивились, потом посочувствовали. Много интересного рассказывали.
— Что именно?
— Сыпят Гусейновской армии и в хвост и в гриву во всех направлениях. Он уже неделю объезжает учебные лагеря. Пока доволен.
— А что дальше?
— Ты опять за свое?
— Рвать когти надо из этого бедлама.
— Ждать надо!
— Будем ждать. Только комбатовский сейфик надо приоткрыть. На чуть-чуть.
— Может пить с ним начать?
— Не получится. Я вчера с мужиками говорил. Комбат пьет в гордом одиночестве. Всех остальных он презирает. Считает ниже собственного достоинства с остальными общаться.
— Козел!
— Не то слово, вдобавок ко всему он родственник Гусейнова. Тот его унижает по-черному, особенно за последний разгром батальона. Но кровь родная, поэтому и терпит. Сам знаешь, как в местных краях относятся к родственникам.
— Интересно, а как охрана к Мудаеву относится. И какие виды на него?
— Вид один, что в профиль, что в анфас — чмо!
— Предателей никто не любит.
— А кто их любит? Единожды предавший может это делать снова и снова.
— Особенно всем понравилось, что он игнорировал в категоричной форме все наши занятия, а когда пришло время для самостоятельных стрельб, то опарафинился по полной программе.
— Не верят они ему?
— Не верят. Называют предателем и всем прочим, сам знаешь, какой цветистый у них язык.
— Ислам-то он принял?
— Принял. Сам полковой мулла его переводил в новую веру. Он каждый день отчитывается перед ним о прочитанных и изученных главах из Корана.
— Это уже патология. Тут доктор нужен. Желательно психиатр. Вместо того чтобы готовится к боевым действиям, они Коран учат!
— Больные на голову. Дети гор!
— Интересно, а член ему укоротили?
— Чего не знаю, того не знаю. При встрече спросишь сам.
Вошел охранник. Он сочувственно посмотрел на меня и сказал, что нас вызывает начальник штаба.
— Легок на помине, свинья позорная!
— Вот заодно и спросишь у него про длину его члена.
— Ну, пойдем, коли вызывают. Гуд бай, Америка!
— Не понял! О чем это ты? Может, по соточке накатим? Один черт сегодня все с похмелья болеют, перегар такой, что никто не учует.
— А, давай! — мы допили остатки домашнего вина. В голове зашумело, много ли надо на старые дрожжи? — С расстрела песенка привязалась, в зубах навязла. Пытаюсь ее выгнать, но слабо получается? Как думаешь, это шизофрения, или паранойя? Навязчивые идеи, мотивы и все такое прочее?
— Не знаю. Вскрытие покажет.
— Спасибо, утешил.
— Не стоит. За что будем пить?
— За здоровье. За что еще?
Мы выпили домашнего вина, закусили остатками вчерашнего ужина.
Часть девятая
— 32-
Подошли к штабу, нас проводили к Модаеву. Его кабинет размещался на первом этаже. Наш охранник зашел и доложил, что мы прибыли. Потом вышел и сказал, чтобы переждали пять минут. Начальник штаба занят.
— Чапай думу думает!
— Маринует нас в приемной, унижает.
— Сейчас мы покажем этой обезьяне, кто в доме хозяин!
— Пять минут прошло?
— Прошло. Пошли!
Мы рывком распахнули дверь. В большом кабинете сидел Модаев. Он был погружен в изучение каких-то бумаг. Нас, казалось, он не замечал.
— Привет, чмо! — Виктор был настроен весело-агрессивно.
— Давно не виделись, предатель!
— Выйдите и зайдите, как положено! — сказал Модаев, не поднимая головы.
— Я тебя сейчас сам выведу, чмо уродливое! — я вскипел.
— Мне позвать охрану?
Витя схватил его за горло сзади в «замок». Я схватил руки. Витя его чуть придушил, так что он не мог орать, а только сипеть. Рожа его приобрела красный цвет с фиолетовым оттенком.
— Ну, что, предатель? Будешь звать охрану?
— Х-х-х! Хет!
То есть — нет?
— Хет!
— Медленно отпусти его, но если будет шуметь, сверни ему шею.
— Будешь еще шуметь?
— Нет, — Серега крутил головой. — Отпустите.
Мы его отпустили. Он потирал горло, шею, растирал руки, кряхтел.
— Сережа, не вздумай фокус выкинуть, например, ствол достать из-под ляжки или отодрать его из-под стола. И не мечтай!
— Двоих все равно не успеешь убить, второй тебе башку оторвет, да и стрелок ты хреновый. Вспомни, как вчера отстрелялся.
— Я не буду стрелять.
— Встань.
— Чего ради я должен вставать?
— Нам спокойнее будет!
Он встал. Под его правой ляжкой лежал ПМ.
— Я же говорил, что он чмо.
— Тоже мне новость.
— Теперь поговорим. Чего хотел?
— Пистолет отдайте! — тон был угрожающим, но в голосе проскакивали писклявые нотки, и поэтому он казался жалобным.
— Мы его себе оставим. Ты себе еще достанешь!
— Если не отдадите, я скажу комбату или Гусейнову, они вас в порошок сотрут. А мулла как будет рад! Так отдадите пистолет?
— Отдай, Витя.
— На, чмо.
— Поговорите у меня еще! Козлы!
Виктор с сожалением отдал пистолет, но предварительно вытащил магазин и передернул затвор, выщелкнув патрон. Пистолет он поставил на предохранитель и положил на край стола, а магазин бросил на пол в угол комнаты.
