Я сходу с тыла врезался в толпу нападавших, одному закатал носком ботинка «пыром» по заднице, второму по затылку кулаком, в основание черепа, — с копыт долой, отдохни, сынок! Захватил левой рукой кулак правой и правым же локтем заехал в переносицу ближайшему уроду.
Нападавшие стали разворачиваться в нашу сторону. Тут подоспела подмога. Десантник начал махать ногами, пехота пошла боксом, Витька с охраной тоже не зевали. Через пару минут драка закончилась нашей полной победой. Все тяжело дышали, спины были мокрыми.
— Ну что, Ромео, из-за тебя вся эта фигня завязалась?
— Нет.
— А из-за чего?
— Пришли фанатики, — начал Ахмед, — сказали, что им мулла приказал привести к нему всех офицеров-инструкторов, и что теперь они будут нести охрану.
— Привет-привет! У муллы мозги вообще набекрень съехали!
— Наверное. Они попытались Виктора силой увести, ну мы и вмешались. Виктор попытался стрелять, но мы не дали. Горячий он очень.
— Это точно… Оборону против батальона мы не выдержали бы. Но ведь здесь Гусейнов, так какого черта мулла дергается?
— Не знаю. Мы сейчас к нему сходим и расскажем все.
— Давайте, сходите, только не долго. Может, мулла хочет, чтобы весь батальон принял мученическую смерть на полях за независимость своей Родины и великой мусульманской идеи?
— Не знаю, но то, что он стал шизофреником — похоже.
— И часто у вас такая катавасия, мужики? — поинтересовались новички.
— Бывает, но до открытого столкновения доходит впервые. Не хочет мулла, чтобы мы учили батальон, пусть сам и учит. Ладно. Пошли. Ужин приготовили?
— Все накрыто, остывает.
Часть тринадцатая
— 46-
Мы уселись за стол, приглашали охрану, но те отказались. Ничего, нам больше достанется. Мы рассказали подробно, как нас судьба закинула сюда, как Модаев предал всех и подвел под расстрел, также рассказали, как и чему готовили батальон, и каких успехов достигли.
Мужики тоже рассказали о своих злоключениях, сообщили, что в каждой азербайджанской части есть офицеры-инструктора из захваченных в плен. Прокуратура и все командиры об этом знают, но никаких попыток вызволить их не делают.
Иногда кому-то удается вырваться. Сбежавшие из плена рассказывали страшные истории (страшные они лишь с точки зрения тех, кто не побывал в нашей шкуре, а для нас почти ничего нового и интересного не было). Например, некоторые командиры, чтобы не сбежали инструктора, приковывали их за шею к охраннику, а на ноги вешали гирю. Это называлось "обезьяна с грузом".
С армянской стороны пленных офицеров не было, зато было много инструкторов-наемников. Причем, по словам очевидцев, были там и добровольцы из числа офицеров и прапорщиков. Деньги по слухам платили хорошие, но и воевали они не за страх, а за совесть. Вот только не делали они никаких различий между азербайджанцами и всеми остальными. Дедушка Сталин всегда любил что-нибудь намешать. Вот и здесь, на стыке Грузии, Армении, Азербайджана он специально населил, намешал всех наций понемногу. Поэтому и бились все против всех. Прямо как мы.
У нас была одна мысль — вырваться, а кто победит — не важно.
Мы с Витькой пошли покурить. В голове шумело от выпитого.
— Ну, как у тебя?
— Знаешь, Олег, я вот думаю, что ради Аиды я, наверное, останусь здесь, не поеду домой.
— Ты, что совсем охренел? Любишь — забирай ее и увози к себе. Идиот! Надо же было до такой ерунды додуматься! У вас что-нибудь было хоть?
— Ничего не было. Просто я люблю ее. Люблю и все. Ради нее пойду на все.
— М-да, тяжелый случай. Ты хоть ей сказал о своей любви-то?
— Сказал.
— Ну и что?
— Ничего. Она покраснела и заплакала.
— И все? Это все?
— Все.
— Я всегда говорил, что женщины — это существа не с нашей планеты. Инопланетяне. А дальше?
— Ничего. Я обнял ее, гладил волосы, успокаивал, а она рыдала и ничего не говорила. Вся куртка в слезах.
— Это твой пот. Когда дрался, вспотел, ну, и когда пили — душно было.
— И ее слезы тоже. Я пойду к ней.
— Ага, давай, пьяный иди. Хочешь, чтобы она тебя выгнала — иди. Утром протрезвеешь и пойдешь. Только не обижай ее. Она мужа недавно потеряла. А тут ты со своей любовью. Ей душой оттаять надо. Время для этого надо.
— Олег, я все это понимаю. Вот поэтому и хочу здесь остаться, чтобы она оттаяла, и поняла, что я действительно люблю ее.
— Не майся дурью. Есть время, думаю, что на пару недель мы еще здесь зависнем, вот и уговаривай ее.
— Я тебе сейчас в морду дам.
— Пардон, неправильно выразился. Не уговаривай, а доказывай, что любишь ее, пусть она тебя полюбит.
— Попробую.
— Ты не пробуй. Одна в Африке попробовала — шестерых родила. Ты сделай так, чтобы она тебя полюбила.
— Это как?
— А вот это уже, брат, только от тебя зависит. Курсантом был, не влюблялся что ли?
— Влюблялся.
— И здесь делай что угодно, главное, болтай побольше, рассказывай о себе, о своей семье, женщины ушами любят. По себе знаю, что когда мужик влюблен, таким дураком становится, что просто диву даешься. Глупостей только не наделай.
— А может все-таки остаться?
— Можешь. Ты еще ислам прими, и с укороченным хером будешь бегать. Дурак! Прости, Господи! — я перекрестился.
— Ладно, убедил. Мужикам сказал, чтобы они на Аиду даже не смотрели?
— Сказал, ты же и прибить можешь от ревности.
— Могу.
— Пойдем к столу, а то могут неправильно истолковать наше отсутствие.
Мы присоединились к нашей новой компании. Офицерская пьянка продолжилась. Потом пришел Ахмед и рассказал, как Гусейнов вызвал муллу и кричал на него. По словам Ахмеда, Гусейнов запретил мулле и близко подходить к нам и молоканам.
— А теперь мыться, — Ахмед подогнал командирскую машину.
И несмотря на то, что уже близилась полночь, вновь прибывших вывезли в Герань на помывку. Отработанная схема. А Витька, влюбленный идиот, поперся к своей мечте — Аиде.
Ее разместили в соседнем подъезде нашего же здания, поста охраны там не было. Окно в ее кабинете горело. Я курил, смотрел, как Витька прихорашивается, причесывается. Хлопает себя по щекам, чтобы разогнать хмель, и чистит зубы, для отбития запаха.
Мне стало интересно, через сколько секунд его спустят с лестницы, и я пошел смотреть на это зрелище. Виктор вошел в подъезд, я присел на скамеечку. Вот он поднялся по лестнице, постучался в дверь. Потом слышно было какое-то бормотание, потом дверь открылась, короткий разговор и хлесткая пощечина. Я посмотрел на часы, три минуты с мелочью. Неплохо, я думал, что все закончится быстрее. Вышел Витька, смущенно потирая щеку.
