— Вместе с комбатом? — уточнил Гусейнов.
— Да, с ним, — подтвердил Серега.
— Понятно. А вы где были? — обращаясь уже к нам, спросил Гусь.
— Где и положено. В ротах, — я усмехнулся. — Рискуя своими жизнями добывали независимость для нового Азербайджана. В отличие от других. Тьфу!
— Теперь многое понятно. Вы, господа инструктора, свободны, а вас, начальник штаба, попрошу остаться. Всем, кроме охраны, освободить помещение. Позже придете, уберете труп.
Мы выходили последними, когда услышали звук двух хороших пощечин. Говорить ничего не стали, но, когда вышли из подвала на свет, то посмеялись от души.
— 66-
Закурили. О том, что произошло в подвале, мигом узнал весь батальон. Возле штаба количество ополченцев увеличилось. Они о чем-то переговаривались, кивали на нас. Два человека подошли, молча, на виду у всех, пожали руки, и ушли, не говоря ни слова. Тоже неплохо. Но радоваться рано, они так же молча могут нас и расстрелять. Их менталитет нам не понять.
Вышел Гусейнов.
— То, что взяли село — молодцы. Ваша заслуга. Мне уже доложили про обходной маневр. Толково. Кто был с первой ротой?
— Я, — Сашка вышел вперед.
— Я награжу тебя и всех вас по заслугам, — Гусейнов был серьезен. — Не надумали, может, останетесь у меня?
— Не стоит еще раз это обсуждать. У вас своя свадьба, а у нас своя.
— Просьба только есть одна.
— Говори, все, что могу, сделаю. Только не отпущу.
— Мы это уже поняли, но поговорить надо с глазу на глаз, без лишних ушей.
— Говори!
— Так народу много.
— Ты про этих? — Гусейнов небрежно ткнул пальцем в охрану. — Это моя тень, а тени не говорят, все видят, слышат, но хоть режь, ни слова не вытянешь. Правда, иногда стреляют. Ну, так что вам надо? Женщин, наркотиков немного, чтобы снять напряжение? Со спиртным, как понимаю, проблем нет, так что надо?
— Не то все это, — начал я.
— Может, мальчиков? — Гусейнов брезгливо оттопырил нижнею губу.
— Да нет, сейчас расскажем. Богданова знаешь?
— Виктора, что ли? Знаю. С ним все в порядке? А то нет его с вами.
— Все в порядке. Тут другая проблема. С доктором, что прислали, с Аидой… Любовь у них.
— Хорошее дело. Она женщина порядочная, никто слова против не скажет, да и с муллой у вас из-за этого конфликты были. Ну, и что?
— Только никому говорить не надо. Аида беременна.
— Ай, да Виктор! Молодец! — Гусейнов хлопнул себя по ляжке от возбуждения. — Не ожидал я этого от него! Вот и присылай вам после этого врачей. Вы мне так всю медицинскую службу из строя выведете! — откровенно потешался он.
— Тихо! Услышат.
— Так чего надо?
— Отправить ее отсюда. Негоже бабам беременным воевать. Всякое может случиться, лучше не рисковать.
— Годится! Через неделю пришлю другого врача. Неделю потерпите. Но, — он поднял палец, — теперь это будет мужик! О, молодец Виктор! А вы еще оставаться не хотите! Еще год пройдет, так вы здесь сами женитесь, и палкой вас не выгонишь! Хорошие новости вы мне сегодня рассказали! И воевали хорошо. Рассказали мне это! Молодцы. А на Модаева не сердитесь. Бывает! Вам его не понять.
— Это точно — не поймем!
— Ага, бывает!
— Чего вы прицепились к этому пленному, один черт их всех расстреляют! Что вы такие большие глаза делаете? Всех расстреляют. Они также же делают с нашими. Поэтому не советую в плен попадать. Сначала всех пытают, потом пуля в затылок — и все. А вы вообще русские, христиане. Вроде как братья по вере. Вот вас и будут пытать, как первых христиан римляне мучили. Так что подумайте, прежде чем в плен сдаваться.
— Никто сдаваться не собирается.
— Ладно, с доктором решим. Через полчаса совещание. Приходите.
— Зачем? Вроде все порешили, сейчас пусть командование батальона руководит процессом. Мы мешать им не будем.
— Вы меня за идиота держите?
— Нам надо отвечать на этот вопрос?
— Понятно, — Гусь рассмеялся. — Смерти Модаеву желаете? — он внимательно посмотрел на нас.
— Чем быстрее — тем лучше.
— Ладно. Я здесь пробуду пару дней. Завтра увидим, как он справляется, если не получится — вы поможете. Договорились?
— Хорошо, только ночью надо самому посты проверить. Внезапно.
— Хорошая мысль.
— 67-
Мы пошли в свой домик. Позвали Витьку и рассказали о происшедшем. Он обрадовался, побежал рассказал Аиде. Мы же сели писать сразу письма родным.
Много хотелось написать, но как-то не шли слова в голову. Большое не напишешь.
"Здравствуйте мои дорогие и любимые и любимые Ирина, ребеночек, родители, брат!" начал я. Потом вкратце попытался изложить все, что было. Опустил расстрел и пытки. Просто написал, что захватили в плен, служу инструктором, просил выйти на соответствующие структуры, чтобы помогли вырваться. С другой стороны я прекрасно отдавал себе отчет, что вряд ли кто-нибудь почешется из официальных лиц, чтобы вытащить нас. Россия, тут уж ничего не поделаешь, всегда государство было против простого человека.
Указал все телефоны отца, матери, брата, домашний адрес как связаться с ними. Конверта не было, поэтому просто сложил бумагу и завернул в целлофановый пакетик.
Первая возможность передать весточку на Родину. Посмотрим.
Прибежал Витька, он был радостен. Аида хоть и сопротивлялась, говорила, что не поедет к Витькиным родителям, но куда она денется! Потом пришел Мишка, он также сел писать письмо домой. Когда закончил, вкратце рассказал о совещании. Гусейнов выдрал как последнего кота Модаева, мулла пытался его защищать, но ему тоже досталось.
Потом оказалось, что оборону никто толком не оборудовал, просто ополченцы заняли все старые позиции армян, и на этом все закончилось. Всех пленных расстреляли. Каждому сделали по контрольному выстрелу в голову. Отдали тела местным, чтобы похоронили.
Мы сели за ужин, который растянулся до трех часов ночи. Все были в сборе. Охраны мы вообще не видели. И самое главное замаячила призрачная надежда свободы. И все благодаря Витьке. Мы даже подтрунивали над ним, не специально ли он все это сделал, чтобы передать письмо в Россию. Он лишь отчаянно матерился, но был счастлив и сиял как начищенный пятак.
Легли спать. Но выспаться не удалось, потому что через минут двадцать началась стрельба. Это была не обычная пальба часовых, а настоящая перестрелка.
Мы выскочили, запрыгнули на БМП и рванули вперед. Мной опять охватил азарт охотника. Вперед! Вперед! Личность опять раздвоилась. Кто-то осторожный, разумный, сидящий во мне спрашивал меня: "Зачем? Тебе это надо? Зачем? Это не твоя война!"
