Нинель схватила пузырек, накапала валокордин в пустую рюмку,
опрокинула ее в рот и повторила:
– Так и знала!
– Сколько веревку ни вить, а концу быть, – пожала
я плечами. – Мне нужны украденные драгоценности. Прямо сейчас звоните
«поставщикам» и забирайте у них вещи.
Нинель вздрогнула.
– Это невозможно.
– Почему? Не знаете телефон Кудо?
– Кого?
– Наглых воров, Мадлен и Вадима, вернее, Марины и Димы,
или уж не знаю точно, какие имена вписаны в паспортах у негодяев. Короче
говоря, тех, кто обокрал нас!
– Кудо?
– Да.
– Не знакома с такими людьми…
– Ага, колье нашли на улице, возле магазина, куда
пришли купить кефир.
Нинель выпрямилась.
– Не смейте оскорблять меня! Проникли обманом в мой
дом, прикинулись дурой!
– Думаю, в противном случае вы бы не захотели со мной
беседовать.
– А я и сейчас не желаю говорить с вами.
– Ладно, пойду в милицию.
– Скатертью дорога!
– Расскажу там правду про вас!
– Да? Какую же?
– Про колье!
Нинель усмехнулась:
– Интересно!
– Вы торгуете краденым.
– И где доказательства?
– Вот ожерелье.
– Оно у вас, а не у меня.
– Правильно, забрала его у Евдокии.
– А я тут при чем?
– Вы дали его наивной вдове генерала.
– Нет.
– Как это?
– Очень просто, нет.
– Но Евдокия Семеновна сказала…
– Бордюг выжила из ума, несет чушь.
– Колье было у нее.
– Правда?
– Вы издеваетесь?
– Упаси бог, просто трясете передо мной украшением и
сообщаете, что оно ваше.
– Верно.
– Тогда при чем тут Дуся?
– Колье дали ей вы!
– И кто это видел? Где свидетели? Сказать можно что
угодно! – нагло прищурилась окончательно взявшая себя в руки
Нинель. – Если обратитесь в милицию, я заявлю легавым: первый раз вижу эту
штуку. И что дальше?
Слово «легавые» ударило по ушам, в моем мозгу моментально
вспыхнул свет.
Легавый – это сотрудник милиции, теперь людей в синей форме
определенная часть населения, приблатненный слой, называет иначе – ментами,
волками позорными. Легавыми оперативников и следователей окрестили в 60-е годы,
потом наша лексика изменилась. Кстати, это относится не только к слову
«легавый». В свое время в молодежной компании звучало: «чувак», «чувиха»,
«предки», «фарцовщик», «хрусты» – теперь же, имея в виду парня, девушку,
родителей, спекулянта и деньги, произнесут иное: «перец», «герла», «шнурки»,
«бабло», а спекулянт превратился в коммерсанта. Испарилось и словечко «клевый»,
уж и не знаю почему, но Машкины сверстники говорят «шоколадный».
И еще одно, в начале 90-х стало модно подчеркивать свою
связь с криминальным миром, люди начали делать татуировки и щеголять знаниями
блатной фени, лексикона у́рок. Кстати, слово «урки», то есть криминальные
личности, тоже увязло в толще дней, сегодня в ходу – «братки». Но не в этом
суть, главное иное: в наши дни вполне интеллигентный человек, допустим актер,
пересыпает речь словами «чалиться», «грев», «шконки»
[9].
Это не вызывает удивления, ну, может, кто и поморщится слегка, да и только. А
во времена моего детства говорить «легавый» было крайне стыдно, люди могли
подумать, что у тебя в семье есть родственник, который не в ладах с законом, а
подобные связи скрывали.
Нинель же легко, очень привычно обронила «легавый», и я
решила идти ва-банк.
– Ладно, согласна, свидетелей нет, но мой ближайший
друг полковник Александр Михайлович Дегтярев приватно займется вами, откроет
архив, обнаружит некие сведения о Нинель Митрофановне, якобы честной вдове.
Ну-ка, сколько раз вы сидели и за что?
Нинель широко распахнула глаза, я уперлась ладонями в стол.
Сейчас вдова генерала заорет: «Нахалка, пошла вон», – а я встану и
перекричу мерзкую бабу! Посмотрим, кто кого!
Но Нинель неожиданно прошептала:
– Скорей дай лекарство, там, в столе, в ящике,
стеклянная трубочка.
Лицо дамы приобрело землистый оттенок, глаза словно
ввалились; испугавшись, я в два прыжка оказалась около стола, вытащила упаковку
нитроглицерина, сунула старушке в рот белую крупинку и сказала:
– Успокойтесь, давайте договоримся. Вам плохо? Может,
врача позвать?
– Нет, – прошелестела Нинель.
– Вы уверены?
– Да, сейчас отпустит. Как зовут вашего полковника?
– Дегтярев Александр Михайлович!
– Он жив?
– Ну, в принципе, да, – растерялась я, –
вполне хорошо себя чувствует.
– Не может быть.
– Почему?
– Мне уже много лет!
– Вы прекрасно выглядите, – не к месту проявила я
светское воспитание.
– Александр был старше, намного, ему сейчас за сто!
– Да нет, Александр Михайлович вполне бодр, –
улыбнулась я и собралась продолжить фразу, сказать, что Дегтяреву еще не так
много лет.
Внезапно Нинель Митрофановна заплакала, жалобно, безнадежно,
отчаянно, заскулила, словно щенок, которого выбросили на мороз жестокие люди.
Я обняла вдову за плечи.
– Тише, тише, успокойтесь.
– Он жив! Невероятно! Столько лет прошло!
– Нет, нет, наверное, ошибка, мой Дегтярев еще не на
пенсии! Просто однофамильцы, – решила я успокоить старуху.
– Господи!
– Не плачьте.
Внезапно Нинель оттолкнула меня.
– Врешь!
Я отшатнулась.
– Дегтярев-то здоровехонек, он не умер, как всегда,
выкрутился, выполз намыленным ужом! Вот оно как! Он его сын!
