Но, несмотря на атмосферу согласия, царящую в семье, отношения Петра с родителями Натальи не сложились. Отец её, Илья Сергеевич Гончаров, долгое время был крупным хозяйственником, генеральным директором крупнейшего в области завода, получавшим всевозможные почести в брежневскую эпоху, продержавшимся в смутные перестроечные времена, но вынужденным уйти на пенсию после прихода к власти бывших партаппаратчиков, которые перекрестили себя в демократов. После чего, спустя два года, завод тихо, благополучно обанкротился. Привыкший к полному безпрекословному подчинению, Илья Сергеевич поддерживал такую же атмосферу и у себя в доме. Поэтому, когда появился Пётр, человек такого же склада, они сошлись как две грозовые тучи. Молнии, правда, не сверкнули, но гром прогремел, и семьи разошлись в разные стороны. Марья Григорьевна, мать Наташи, всей своей жизнью была приучена находиться в подчинении у мужа, и поэтому стать на сторону зятя не могла чисто психологически. А Наталья, которая своего отношения к Петру не изменила, вынуждена была разрываться между семьёй и родителями.
С годами, особенно после рождения Леночки, конфликт немного сгладился, но нормальные отношения между семьями так и не наладились. Вознесенский старался видеться с родителями жены как можно реже, да и они особого желания встречаться с зятем не высказывали.
После выхода Ильи Сергеевича на пенсию городская жизнь показалась ему скучной и пресной. Почувствовав внезапную тягу к природе, родители Наташи продали свою четырёхкомнатную квартиру в центре, и купили дом с громадным участком, спускавшимся к реке, в Медведовке, в получасе езды от города. Илья Сергеевич с головой окунулся в пейзанский быт. Благо он с ним был знаком ещё с рождения – свою деревню он оставил только после окончания школы, поступив в инженерно-технологический. Мария Григорьевна, привыкнув к подчинённому своему положению, приняла переезд, как всегда, безропотно, несмотря на то, что и она, и родители её всю жизнь прожили в городе. Однако, спустя какое-то время, она тоже начала получать удовольствие от новой обстановки, ухаживая за громадным цветником и наводя порядок в доме, который разительно отличался от их бывшей квартиры. Прежняя домработница, та, что убирала у них в городе, отказалась переезжать. Поэтому, для уборки в доме и в помощь Марии Григорьевне по хозяйству, нашли женщину из местных, Дарью Ивановну, которую они звали просто Дашей, потому, что она была ненамного старше Натальи.
В этот вторник у Марьи Григорьевны был день рождения. Не юбилей, не круглая дата - пятьдесят восемь лет. Гостей они не приглашали, но Наташа ещё ни разу не пропустила дни рождения своих родителей, не приехав и не поздравив их.
Когда Наталья с Леночкой подъехали к дому, было ещё светло. Едва они открыли дверцы машины, как на веранду в простом домашнем платье с передником вышла Марья Григорьевна, держа перед собой испачканные тестом руки, наподобие хирурга, готовящегося к операции.
- Боже мой! Кто это к нам приехал! – воскликнула она тоном, каким разговаривают с маленькими детьми, в котором звучали неподдельные радость и нежность, ведомые лишь тем, кто имеет собственных внуков.
- Бабушка! – взвизгнула Ленка и припустила от машины к дому.
Мария Григорьевна нагнулась, держа руки растопыренными в стороны и вверх, и вытянув губы для поцелуя. Леночка с разбегу чмокнулась в них своими губками и обхватила бабушку руками за шею.
Наташа, с улыбкой наблюдая за этой картиной, открыла багажник и достала оттуда сумку с вещами и коробку с подарком.
- Здравствуй, мама, - сказала она, подходя к Марии Григорьевне и целуя её в щёку. – С днём рождения тебя!
- Здравствуй, здравствуй, доченька, - ответила Мария Григорьевна, придерживая локтём Леночку и наклоняясь, чтобы поцеловать Наташу.
- Ты здорова? Как ты себя чувствуешь? – тревожно спросила Наталья, глядя на болезненный цвет лица матери. Вот уже несколько лет, как у Марии Григорьевны начались нелады с сердцем.
- Ничего, ничего, Наташенька. Всё в порядке.
- Это тебе. – Наташа протянула ей короб, обёрнутый яркой бумагой и перевязанный подарочной лентой. – Комбайн для кухни. Знакомые привезли из Франции.
- Ой, спасибо большое, Наташенька, - мать опять чмокнула её в щёку. – Ты возьми в дом, у меня руки в тесте. Сейчас я торт поставлю, и откроем, посмотрим.
На этот шум из глубины сада подтянулся Илья Сергеевич в тёплой куртке, распахнутой на груди, и в армейского вида штанах – подарке какого-то военного начальства ещё в бытность его хозяином завода.
- Здравствуй, Наташа, - сказал он, подходя к дочери и пряча в карман садовые ножницы, которые в его заскорузлой руке казались боевым оружием. Хотя Илья Сергеевич был на десять лет старше своей жены, он напоминал крепкое жилистое дерево, прочно держащееся своими корнями за землю.
- Дед! – подала голос Леночка, не выпуская Марьи Григорьевны.
- Ну, здравствуй, коза.
- Я не коза, - заявила Леночка, выпятив нижнюю губу. Дед слегка отпугивал её своей суровостью, но симпатия к нему была сильнее боязни.
- Виноват, козлёночек, – и добавил, обращаясь уже ко всей компании. - Барышни, пойдём в дом. Чего здесь на улице стоять.
Он подхватил одной рукой сумку с вещами, другой обнял Наташу, и все четверо вошли через громадные двери в необъятную прихожую.
- Даша, там не пригорело? – крикнула мать, устремляясь на кухню.
- Нет, всё в порядке, Марья Григорьевна, - донеслось оттуда.
Наташа расстегнула пальто, и начала помогать Леночке раздеваться. Илья Сергеевич, держа сумку с вещами в руке, сказал:
- Я отнесу наверх, в вашу комнату.
Он кивнул на коробку с подарком:
- А вот это куда?
- Это подарок маме, - ответила Наталья. – Заберём в гостиную, потом откроем.
Дом жил своей жизнью. Обычная семья со своим уютом и раскладом, со своими небольшими семейными праздниками. Мария Григорьевна с Дашей хлопотали на кухне, Леночка играла в комнате наверху, Наташа и Илья Сергеевич сидели внизу, в гостиной, в глубоких мягких креслах, делясь недавними событиями своей жизни. Илья Сергеевич, потягивая крепкую вишнёвую настойку собственноручного приготовления, слушал рассказы Наташи о её работе, постоянно дополняя их своими коментариями и советами.
Спокойное течение вечера нарушилось примерно около половины десятого, когда из кухни послышался грохот опрокинутой посуды. Илья Сергеевич прервал своё очередное высказывание по поводу бардака, творящегося в стране, в целом, и их городе, в частности.
- Да что ж они там, танками разворачиваются что ли? – недовольно заметил он.
В дверях возникла белая, как смерть, Даша.
- У Марьи Григорьевны удар, – сообщила она.
15.
Дежурный врач в кардиологическом отделении был немолодым уже человеком, давно перешагнувшим рубеж своего пятидесятилетия. Он не являлся, слава Богу, образцом расхожего афоризма, что в первые десять лет работы доктор хочет что-то сделать, но ещё не может, в следующие – может, но уже не хочет, а ещё через десять лет – и не может, и не хочет. Как только Марию Григорьевну доставили в больницу, он тут же вызвал сестёр, которые подготовили палату реанимации, поднял своего помощника, и, вот уже второй час, не отходил от неё.
