Витька Зыков нашёл ему покупателя на «Запорожец», который дал двести баксов. Это можно было считать большим везением, потому, что при срочной продаже машины Женя рассчитывал получить гораздо меньшую сумму.
Телевизор и остатки мебели, находившиеся в квартире Желтка, были распроданы соседям за гроши. Теперь Женя спал на полу на матраце, что причиняло ему особенные неудобства.
Книги Женя оттащил в букинистический отдел, но деньги ему должны были выдать только после реализации.
Сумма, собранная по всем знакомым, естественно не впечатляла. Больше всех опять отличился Витька Зыков. Принеся всё, что ему удалось наскрести со своих скудных достатков, он, с таинственным видом, вытащил из кармана стодолларовую купюру и помахал ею в воздухе:
- Держи. От Светки. Велела целовать тебя в обе щёки. Больше выдрать у своего не смогла. Сам знаешь.
Женя знал. Муж её, иноверец, то ли татарин, то ли туркмен, а может и таджик (Желток постоянно путал его национальность), был в этом вопросе строг. Счастье, что хоть такие деньги она смогла получить со своего благоверного. Тот, конечно, Светлану в чёрном теле не держал. Одежда и украшения у неё были получше, чем у жён иных банковских воротил. Но в финансах он решал всё самостоятельно, не допуская её к ним, так что самих денег у Светы почти никогда не было.
Однако, собранная сумма никак не грела Женю, поскольку явно не дотягивала до необходимых двух тысяч. Тоска, сжимавшая его сердце, не разнимала свои клешни. С утра появлялось чувство, что всё как-нибудь образуется, но по мере угасания дня этот лёгкий мажор опять сменялся полной безысходностью. В такой вот депрессии Желток ждал наступления пятницы, как приговорённый ожидает дня исполнения приговора.
В пятницу они опять пришли втроем. Бита и два амбала, но уже не те, которые были в воскресенье, хотя с такими же пропорциями. Как и в тот раз, Бита по-хозяйски зашёл в квартиру, окинул взглядом опустевшее убранство комнаты и, за отсутствием диванчика, осторожно сел на расшатанный стул, единственный предмет мебели, на котором можно было сидеть. За неимением других вариантов, оба амбала подпирали стену, а Женя остался стоять у дверного косяка, чувствуя, как силы уходят из него, точно вода из разбитой банки, а все заготовленные ранее слова слиплись в кучу и застряли во рту.
- Ну что, дружище? – приятельским тоном, в корне не соответствующим взгляду, спросил Бита. – Собрал зелень?
- Собрал… сколько мог, - слова, наконец-то, вырвались из пересохшей Жениной глотки на свободу, но не взлетели птицами ввысь, а упали на землю, как увядшие листья.
- И сколько же ты… смог? – с лёгкой издёвкой спросил Бита.
Вместо ответа Женя ватными ногами подошёл к стопке книг, которые не приняли в букинистическом. Взяв верхнюю книжку, он раскрыл её и достал вложенные внутрь баксы.
- Шестьсот двадцать долларов, - сказал он, подавая нетолстую стопочку Бите.
Тот, усмехнувшись, перегнул деньги пополам, пробежался большим пальцем по краю пачки и, не считая, опустил их во внутренний карман куртки.
- Так, значит шестьсот баксов у нас есть. Но, ты что-то не догоняешь, парень. О какой сумме шла речь? Козёл, ты меня слышишь? Ты не понял нашего разговора, или держишь нас за лохов?
Бита развёл руки в стороны и картинно посмотрел на обоих амбалов, как бы призывая их быть свидетелями столь вопиюще наглого поведения хозяина квартиры.
К этому моменту чего-чего, а наглости у Жени не было и в помине. Единственное, чего он хотел, это попытаться по-человечески договориться об отсрочке выплаты оставшейся суммы, потому что, где за считанные дни взять недостающие деньги, Женя уже просто представить себе не мог.
Тем временем Бита продолжал своё выступление:
- Тебе же ясно объяснили, сколько и когда. Ты сказал, что всё понял. И точка. Никаких базаров нет. А сейчас начинаешь нам какую-то туфту гнать, какие-то шестьсот баксов. Это что за дела?
- Я больше не нашёл. Вы же видите – я и так всё попродавал. Одолжил у всех, где только смог. За такое время…, - попытался оправдаться Женя.
- Какое время? – перебил его Бита. – На такие дела даются от силы три дня. А тебе дали пять. Пять! – Бита растопырил пальцы на руке. – Сколько же тебе тогда времени нужно?
- Я из зарплаты вам буду отдавать, пока не расплачусь.
- Да ты что, пидор гнойный, - взвился Бита, - думаешь, что мы будем несколько лет ждать, когда ты из своей сраной зарплаты нам долг наскребёшь?
- Ну, а где же мне их взять? – в свою очередь слетел с катушек Женя, чувствуя приближение истерического отчаяния. – Рожу я их, что ли?
- Нас не ебёт, - рявкнул Бита, грохнув кулаком по стене, отчего та загудела. – У тебя голова должна была болеть, где их взять. Это твои проблемы. Не сможешь найти – ответишь. За всё в жизни отвечать надо. Горя, Ржавый, – он поднял глаза на амбалов, стоявших у стены, - вправьте этой гниде мозги, а то они у него слегка размякли.
Ржавый первым оторвался от стенки и, глядя Жене в глаза, начал приближаться к нему. Желток понял, что назревает драка, самая крупная в его жизни. Весь его предыдущий опыт был, мягко говоря, бедным по этой части. Женя понимал, что ему ничего не светит, но какой-то отпор нужно давать. Он сжал кулаки и выставил их, подрагивающие, перед собой, в слабом подобии боевой стойки. В то же время он лихорадочно пытался отыскать и предложить приемлемые доводы для разумного компромисса. В конце концов, не могут же его убить за те деньги, которые он просто не имеет никакой возможности достать!
Но в этом Женя ошибался. И крупно.
Ржавый подошёл вплотную к Желтку и, презрев его робкие попытки сопротивления, провёл крюк в печень. Воздух со свистом вылетел из Жени, в глаза полыхнула чернильная синева. Он начал крениться вперёд, как падающий башенный кран, но тут Ржавый встретил его сильным ударом слева по челюсти.
Жене показалось, что на него с размаху налетела бетонная стена. Было такое чувство, будто все его зубы скопом залетели прямо в желудок. Сказать, что ему было больно, то не сказать совсем ничего. Никогда ранее не участвовавший в дворовых или школьных драках, Женя не обладал даже элементарными понятиями о подобном. Самую сильную боль в своей жизни он испытывал, сидя в кресле у зубного врача, да ещё в детстве, когда ему удаляли гланды.
Но сильнее боли было ужасающее, подавляющее всё, чувство подверженности насилию. Чувство, что находящиеся рядом люди могут сделать с тобой всё, что захотят: избить, искалечить, убить. Именно это чувство, а не боль, полностью деморализовало Женю, превращая его в кисель, в слизь, в то, что можно топтать ногами.
Тем временем к процедуре присоединился и Горя. Мало-помалу, входя в раж, они с остервенением наносили Жене удары. Ноги его, в конце концов, подкосились, и он безвольно рухнул на пол. Горя и Ржавый продолжили обработку. Били они уже размеренно, выцеливая болевые точки. Женя не мог даже отползти. Тело отказывалось повиноваться, отзываясь лишь конвульсивными судоргами на каждый удар.
