– Мне в голову внезапно пришла вот какая мысль: значит,
акция готовилась давно. От меня убрали всех – Лену, Галю, даже Сонину. Сразу
стало понятно: драгоценность в чемодан Гале подсунул Кит, вот почему он велел
разворачивать подарки.
– Но зачем ему все это было надо?
Ми усмехнулась:
– Кит великолепно знал, что у меня от Рыбкиной секретов не
имелось. Да и Галя, несмотря на то что домработница, была доверенным лицом, с
Сониной я тоже поделиться могла, рассказать о проблеме. Ну и какой бы совет
получила? Да все бы мигом заорали: «Иди в РУБОП!» А этого Киту было не надо. Я
наконец поняла то, что он задумал. Вот смотрите: если бы на Кита и впрямь Макей
наехал, отчего он в «Марко» полетел? Ведь следовало в милицию идти. А он двинул
к Лагутенко, потому что понимал: издательству шум не нужен, хозяин мигом
сообщит информацию мне, и я кинусь спасать сына. Да, акция готовилась заранее.
Думаю, он и Наташу нарочно до разрыва довел. Она ведь тоже могла сказать мне:
«Лишь милиция поможет». Ната могла бы и о его махинациях догадаться.
– Вот ужас! – воскликнула я.
Ми покачала головой.
– Нет, это еще не все. Целый день я промаялась, не знала,
как себя с сыном вести, а вечером пришел Кит, ласковый, милый, нежный, славный
мальчик. Целует меня и щебечет: «Мусик, дай денежек… Немножечко, всего тысячу
долларов…»
И тут у Ми снесло крышу. Сначала она выложила сыну, что
узнала правду, сказала о своем разговоре с Макеем, а затем заявила:
– Все. Уходи.
– Мунечка, меня… – начал было Кит.
Но мать неожиданно жестко гаркнула:
– Убирайся! Завтра вызову адвоката и перепишу завещание.
Ми сама не поняла, с чего вдруг у нее вырвалась последняя
фраза, но Кит позеленел и убежал.
До полуночи Смолякова пыталась читать, потом, потушив свет,
ворочалась в кровати, затем решила выйти на балкон, на воздух.
Писательница встала. Из незашторенного окна в комнату лился
свет, и Смолякова увидела Тетю Мотю, сидевшую в кресле. Внезапно у Ми началась
истерика. Господи, как хорошо кукле! Ничего не понимает, не знает, не имеет
сына-мерзавца… Слезы потоком лились по лицу женщины, и она, находясь в
состоянии какого-то умопомрачения, принялась совершать идиотские поступки.
Сначала она целовала и обнимала куклу, своего двойника, потом, продолжая
истерически всхлипывать, отнесла Тетю Мотю в свою постель и уложила под одеяло,
бормоча:
– Я позабочусь о тебе, спи, родная.
Затем, ощущая себя живым трупом, выползла-таки на балкон,
вдохнула ночного воздуха и внезапно осела на пол – ноги отказывались служить
хозяйке. Сколько времени Ми провела так, сидя на холодном полу, она не знала.
Почувствовав вдруг озноб, она чихнула, и тут до ее слуха долетел тихий звук
шагов, шорох, опять шаги… Ми вскочила с пола, вернулась в спальню и увидела
медленно закрывавшуюся входную дверь – кто-то только что спешно покинул
комнату.
Смолякова зажгла свет, приблизилась к кровати и, чтобы не
заорать, зажала себе рот. Одеяло на ее кровати было откинуто, а в шее куклы
торчал шприц.
Еле-еле придя в себя, Ми поняла, что произошло: некто из
членов семьи решил убить ее. Преступник на цыпочках прокрался в спальню Ми и
воткнул в ее шею – думал, что в ее, а оказалось, что в шею куклы, – иголку. Что
находилось в шприце, Смолякова не знала, но там явно был яд или некое
лекарство. Отчего мерзавец выбрал шею? Ми, изучившая во время работы над своими
книгами кучу справочников по медицине, мигом нашла ответ и на этот вопрос:
очевидно, снадобье вызывает сильные сосудистые изменения, смерть писательницы
должна была выглядеть естественной. Скажем, слишком много работающую женщину
поразил инсульт. Мало кто удивится, услыхав о таком повороте событий. А в шее
как раз проходят крупные, жизненно важные сосуды.
Преступник мог легко осуществить задуманное, но он не знал,
что с Ми впервые в жизни случилась бешеная истерика, сопровождавшаяся абсолютно
немотивированным поведением. Ну кто мог предположить, что сдержанная, всегда
спокойная Смолякова настолько потеряет самообладание, что, рыдая, уложит в свою
постель Тетю Мотю?
Кукла была сделана так, что до противности напоминала
человеческое тело, под слоем «кожи» и «мышц» у нее имелся «скелет», состоящий
из подвижных шарниров. Преступник воткнул иглу, та коснулась одного такого
«позвонка», изогнулась и застряла. Убийца тут же понял свою ошибку – что перед
ним не живая Милада, а Тетя Мотя – и попытался вытащить шприц, но игла засела
крепко, справиться с задачей оказалось непросто. В ту секунду Ми чихнула,
негодяй мигом сообразил, что писательница находится на балконе, и убежал.
– И вы решили, что это Никита! – воскликнула я.
– А кто еще? – прошептала Смолякова. – Наверняка он, услышав
фразу про завещание, решил действовать. Я наконец-то посмотрела правде в глаза:
он любит только деньги, я никогда не была для него… А ведь даже отморозок Макей
обожает свою мать! Да, вот как оно получилось. Но я сама виновата. Все, что
слишком, – плохо. А я слишком баловала Кита, испытывала перед ним слишком
сильное чувство вины, слишком рьяно бросалась ему на помощь, слишком верила
ему…
– Представляю, что вы испытали в ту ночь! – искренно
посочувствовала я. – Не дай бог никому подобные переживания!
Милада пожала плечами.
– Я тогда… Сначала я и впрямь чуть не скончалась. Потом
выволокла Тетю Мотю во двор и похоронила ее, потому что иголку мне из шеи куклы
вынуть не удалось, очень уж плотно она засела. Нельзя же было оставлять Тетю
Мотю в подобном виде, еще кто-нибудь заинтересуется, отчего в ее шее лишняя
деталь появилась.
Я вытянула вперед руку, глянула на воспаленный палец,
вспомнив, что уколола его о кончик иглы. Теперь мне стало понятно, отчего нарыв
получился.
– Потом я спать легла, – продолжила Ми, – а утром встала и
чувствую: в душе пустота, пепелище. Сгорела любовь к Никите, закончилась,
выдавилась, словно паста из тюбика, обратно не впихнешь. Очень себе удивилась:
ни боли, ни горечи, ни ужаса… Пустота и понимание, что мне надо убегать.
– Почему?
– Подумала: Никита не остановится, раз решил убить меня и
завладеть деньгами, – странно спокойно ответила Ми. – Он ведь игрок, в казино
постоянно сидит, ему любой суммы мало. Если бы я умерла, он – главный
наследник.
– А Настя?
