Хэмиш презрительно хмыкнул: «Можешь сколько хочешь повторять одно и то же, все без толку!»
Ратлидж сделал вид, что не услышал Хэмиша. Но он понимал, что Хэмиш прав. Последние недели в душе у него царило полное смятение.
Вскоре он отыскал нужный дом. Квартал считался вполне респектабельным, и дом тоже был красивым; такой вполне подходил женщине вроде Синтии Фаррадей. И по размеру в самый раз. Не слишком тесный, но в то же время и не слишком просторный. Для его содержания не требуется целая армия прислуги. Ратлидж вспомнил чьи-то слова: дом достался Синтии в наследство от покойных родителей.
Он подошел к двери и с радостным изумлением увидел дверной молоток в форме орхидеи. Ратлидж постучал и стал ждать. Ему открыла горничная и осведомилась о цели его прихода.
— Мистер Ратлидж — к мисс Фаррадей, — лаконично ответил он.
Очевидно, горничной не дали указания немедленно выпроводить человека с такой фамилией. Она попросила подождать в холле, а сама пошла посмотреть, дома ли мисс Фаррадей.
Ратлидж послушно стал ждать.
Сбоку от двери он увидел столик, а над ним неплохую акварель с изображением болот. У противоположной стены стояло зеркало в позолоченной раме; в нем отражались и столик, и картина. Он подумал: наверное, Синтия Фаррадей не лгала, когда сказала, что ей нравятся болота возле «Берега».
Через несколько минут открылась дверь, и к нему вышла сама мисс Фаррадей.
— Значит, вы все-таки нашли меня, — сказала она, радостно улыбаясь. — Ну а что дом, «Берег»? Он продается?
— Не знаю. Инспектор Ратлидж, Скотленд-Ярд, — ответил Ратлидж. — Кажется, ваша горничная не расслышала, как я представился.
Синтия удивленно приоткрыла рот, закрыла его и сказала:
— В моей гостиной нам будет удобнее. — Развернувшись, она направилась к двери, из которой вышла, не оглядываясь, чтобы проверить, идет он за ней или нет.
Она привела Ратлиджа в светлую комнату, обставленную в лиловых, кремовых и абрикосовых тонах, очень женственную и оригинальную. Он нашел, что комната очень идет хозяйке. Закрыв за гостем дверь, она жестом указала на два стула у окна, откуда открывался вид на садик за домом.
Усевшись напротив, она сказала:
— Скотленд-Ярд… А меня вы заставили поверить в то, что вы — адвокат Уайата.
— А вы заставили меня поверить, что приехали в закрытый дом потому, что хотите его купить.
— Туше! Зачем вы следили за мной, когда я возвращалась в Лондон? Не могу понять, где вы меня подкараулили. И тогда не знала, что мне делать — радоваться или злиться.
Ратлидж втайне обрадовался. Значит, она не заметила, как он следил за ней у частного причала, когда она возвращала катер.
— Ваша фотография то и дело появляется в самых неожиданных местах. Во-первых, ее нашли у мертвеца.
Синтия вдруг насторожилась.
— У мертвеца? — Видно было, что вопрос дался ей с трудом. — Не у Уайата?
— Нет. Из Темзы выловили Бена Уиллета, — прямо ответил Ратлидж.
Кровь отхлынула у нее от лица. Чуть помедлив, она сказала:
— Не знаю такого.
— Отрицать бесполезно. Он-то вас знал прекрасно. На стене в его комнате в Тетфорде висела ваша фотография, вырезанная из газеты или журнала.
— Не помню, чтобы моя фотография появлялась в газете.
— Вы любовались орхидеями.
В ее глазах полыхнул гнев.
— Меня тогда сфотографировали случайно! Я не позировала для снимка!
— Почему тогда ваш дверной молоток сделан в форме орхидеи?
— Владелец орхидей, получивших приз… тех самых, которыми я любовалась… прислал мне его после того, как увидел фотографию.
— Расследуя обстоятельства гибели Уиллета, я поехал в Тетфорд, к неким Лоутонам, у которых он служил лакеем. Скажите, это вы нашли ему место? Не могу представить другого человека, который обладал бы нужными связями или хотел бы помочь ему.
Чутье его не подвело.
— Вас это не касается! — отрезала Синтия.
— А когда в мае он приехал в Лондон к врачу, он заходил к вам сказать, что умирает?
Синтия Фаррадей заморгала, не в силах скрыть непроизвольные слезы.
— Почему вы принимали в нем такое участие? У вас был роман или…
Она сухо обрезала его:
— Ну ладно, так и быть. Я давала ему книги. Однажды он увидел, как я читаю, и спросил, где я взяла книгу.
— Где это происходило? И когда?
— По-моему, в тринадцатом году. Я сидела в лодке и читала. Причалила у тихого островка, где мне никто не мешал. Зачиталась и заснула… Он увидел, что я лежу на дне лодки, и страшно перепугался — решил, что я заболела. Его страх показался мне забавным. Мы с ним немного поговорили, а потом я отдала ему книгу. Роман какого-то американского писателя. Мне показалось, он обрадовался. Мы встречались еще несколько раз, и он всегда возвращал книги, которые я ему давала, и делился впечатлениями о прочитанном. Для молодого человека, который учился в простой деревенской школе, он оказался на удивление умен. Я спросила, чем он думает заниматься, и он рассказал, что хочет пойти в услужение в какой-нибудь хороший дом. Вряд ли он тогда представлял, какие обязанности у лакея. Тем не менее он очень следил за собой — и за одеждой, и за речью. И я обещала написать Лоутонам. Я ходила в школу вместе с Роуз Лоутон и не сомневалась, что они тепло отнесутся к парню, независимо от того, примут они его на службу или нет. И все же мне показалось, что будет приличнее, если в письме, в котором я спрошу, не нужен ли им лакей, я представлюсь миссис Рассел… — Она улыбнулась при этом воспоминании. — Оказалось, предыдущий лакей Лоутонов скончался от осложнений после кори, которой он заразился от детишек Лоутонов. Мне пришлось поклясться — но как будто я миссис Рассел, учтите, — что Бен переболел всеми детскими болезнями. На самом деле я, конечно, понятия не имела, болел он ими или нет. Во всяком случае, они предложили ему место. На прощание я подарила ему несколько книг, понимая, что купить их ему не по карману.
Вот почему Уиллет, уходя на войну, заботливо сложил книги в коробку.
— Значит, потом он служил у ваших знакомых долго и счастливо?
— Конечно нет! Потом началась война. Она многое изменила для всех нас.
— Вы переписывались с ним, когда он служил в Тетфорде? Или позже, когда он жил во Франции?
— Нет. Он стал моим добрым делом. Вот и все. Я не принимала его близко к сердцу.
— Когда вы с ним снова увиделись?
— Ах… После войны. Более того, сразу после ее окончания. Он выходил из здания вокзала Виктория и сразу узнал меня. А я его не узнала. Он вырос, возмужал. Почти не напоминал того деревенского парня в отцовской плоскодонке. Даже усики отрастил. Я повела его выпить чаю, и он рассказал, что хочет стать писателем. А я подарила ему пятьдесят фунтов и велела прислать экземпляр его первой книги. Так он и сделал. Прислал мне томик военных мемуаров. Насколько я поняла, его книга не пользовалась таким уж большим успехом. Но он очень ею гордился. Вторая его книга оказалась намного лучше первой. Тогда уже я стала гордиться им. — Она отвернулась, посмотрела в окно, а потом спросила: — Он покончил с собой? Из-за болезни — или по какой-то другой причине?
