Обнаружилось и родство Фаулера и Рассела — их бабушки носили одну и ту же девичью фамилию, Садбери. Судя по архивным документам, бабушки доводились друг другу двоюродными сестрами. Родители Фаулера умерли в один и тот же год; мать пережила отца всего на несколько дней. Фаулеру тогда было одиннадцать лет.
Рассел родился в графстве Эссекс, в деревушке или поселке под названием Берег. Фаулер родился также в Эссексе, в Колчестере.
Еще полчаса Ратлидж пытался найти другие ветви той же семьи, однако ему не удалось обнаружить более никакой связи между двумя интересующими его людьми.
Поблагодарив клерка за помощь, Ратлидж вернулся на работу и разыскал карту Эссекса.
Никакого Берега на карте не оказалось, чему Ратлидж не удивился. Скорее всего, так называлась не деревня, а усадьба, на что, собственно, и намекал сам Рассел. Зато он нашел деревню Фарнэм. Она находилась на мысу, в устье реки Хокинг. Для пилотов немецких цеппелинов, совершавших налеты на Лондон, река Хокинг, как и Темза, Блэкуотер и Крауч, служили ориентирами. Правда, река Хокинг, в отличие от Темзы, Блэкуотера и Крауча, никогда не пользовалась популярностью среди яхтсменов, а в ее устье не было поста береговой охраны. До тех пор пока возле Фарнэма не соорудили временный аэродром, жизнь деревни, наверное, не менялась веками.
Пока все, что рассказывал Рассел, как будто подтверждалось.
Где Джастин Фаулер? Возможно, он жив, здоров и благополучно живет в Колчестере, а может, даже где-нибудь в Корнуолле. Или он мертв, и труп его до сих пор не обнаружен…
Ратлидж вспомнил, что приближаются выходные. Он обещал своей сестре Франс в пятницу вечером свозить ее на концерт — она пошла в мать и по праву считалась талантливой пианисткой, а программа концерта включала Листа, одного из ее любимых композиторов.
Он выполнит свой долг, и тогда выходные принадлежат ему.
Впрочем, выходные прошли не совсем так, как он ожидал.
Франс ужасно понравились и сам концерт, и легкий ужин, которым после угостил ее брат. Допивая вино, она предложила:
— Иен, как ты считаешь, может быть, завтра съездим в Кент и навестим Мелинду?
Мелиндой Кроуфорд звали пожилую даму, приятельницу родителей Ратлиджа. Ратлидж знал ее с раннего детства; ее дом казался ему настоящей сокровищницей. Дело в том, что до смерти мужа она жила в Индии, а после путешествовала по всему миру и собирала все, что ей нравилось, — от украшений до мечей и китайских фигурок Восьми Бессмертных
[2]
из слоновой кости.
После войны Ратлидж старался избегать Мелинду, хотя время от времени им все же приходилось встречаться. Мелинда слишком хорошо знала его, и Ратлидж боялся, что старушка прочтет по его глазам больше, чем ему хотелось, чтобы она знала о его войне. В детстве она пережила восстание сипаев и собственными глазами видела смерть. Мелинду невозможно было убедить, что с ним все в порядке. Ратлидж подозревал, что именно Мелинда Кроуфорд способна понять правду о Хэмише Маклауде. Но он не мог себя заставить ей довериться. Гибель Хэмиша он по-прежнему считал своим позором. В таком нелегко признаваться никому, тем более вдове офицера, дважды награжденного за отвагу.
— Я собирался поехать в Эссекс, — с беззаботным видом ответил он.
Франс поставила бокал и живо повернулась к брату.
— В Эссекс? — переспросила она, и Ратлидж сразу догадался, что она уже мысленно перебирает длинный список их тамошних знакомых. Так и не придя ни к какому выводу, она поинтересовалась: — Куда именно в Эссекс? — В глазах сестры мелькнуло задумчивое выражение. Неужели ее неженатый братец вдруг, наконец, кем-то заинтересовался?
Ратлидж рассмеялся:
— В болотный край на берегу реки Хокинг.
— Значит, ты едешь туда по работе.
— Нет. Припиши мой интерес любопытству.
Все больше оживляясь, Франс спросила:
— Ты пробудешь там до обеда? Если да, я поеду с тобой.
— Хорошо, поехали. Но учти, я понятия не имею, можно ли там получить приличный обед.
Франс подумала и, наконец, ответила:
— Что ж, я готова рискнуть!
В восемь утра в субботу он заехал за сестрой, которая жила в доме их родителей, и застал ее уже одетой для поездки за город. Она заявила, что вполне готова. Когда он открыл для нее дверцу машины, Франс заметила:
— Погода сегодня не особенно приятная.
Она была права. Над Лондоном ползли тучи; они двигались на восток, в сторону Эссекса. Казалось, тучи следуют за ними по пятам. Яркий свет вдали, над Северным морем, померк. К тому времени, как они свернули с шоссе на проселочную дорогу, небо у них над головами приобрело серо-стальной оттенок. Пейзаж болотного края показался им обоим бесцветным и мрачным, не представляющим собой никакого интереса. Здешняя почва не подходила ни для посевов, ни для пастбищ. Ратлидж решил, что жители побережья в основном зарабатывают на жизнь рыболовством и вообще всем, что дарит море.
Франс спросила:
— Ты уверен, что любопытство влечет тебя именно сюда?
Ратлидж наконец увидел впереди нужный поворот.
— Ну, пусть будет не любопытство, — ответил он, — а внезапное и непреодолимое желание кое-что выяснить. В этой части Эссекса я ни разу раньше не бывал.
— Откуда же ты знаешь, где поворачивать?
— Я, к твоему сведению, заранее изучил карту.
Река на время скрылась из вида за широкой полосой спартины — болотной травы — и искривленных от ветра деревьев. И все же серая лента воды, похожая цветом на олово, мелькала вдали, не давая забыть о ее присутствии. Она быстро и тихо несла свои воды в море.
— Что-то мне здесь не очень нравится, — призналась Франс спустя какое-то время, пристально глядя на воду. — Что на тебя нашло? Почему тебя вдруг так потянуло сюда?
— Любопытство, — ответил Ратлидж. — Я ведь тебе говорил.
— М-да… должно быть, тебе ужасно не хватает в жизни развлечений. А мы не могли бы отправиться исследовать, например, Суррей? Или Оксфордшир? В Суррее немало милых ресторанчиков. Да и в Оксфорде тоже.
— По-моему, к вечеру ты заговоришь по-другому, — осторожно ответил Ратлидж. Правда, в глубине души он сомневался в справедливости своих слов.
Дорога начала сужаться; впереди показались ворота. Ратлидж подумал, что, вероятно, во время войны здесь было более оживленное движение, теперь же обочины поросли травой, утратив очертания.
Высокие каменные столбы тоже заросли; протянутая между ними ржавая цепь, видимо, призвана была отпугивать незваных гостей. На верхушках столбов красовались каменные ананасы — символ гостеприимства. Левый ананас обвил плющ; правый был частично обрушен и побелел от птичьего помета. Ратлиджу показалось, что верхушку ананаса отстрелили — во всяком случае, на это было похоже.
