«Ну да… только будь осторожен».
Ратлидж остановился у ворот «Берега», подошел к дому по дорожке и направился к террасе. И хотя он простоял там почти три четверти часа, он никого не увидел. Никто в него не стрелял.
Тем не менее он чувствовал, что за ним следят. Из высокой травы? Из камышей у реки? Или соглядатаи спрятались в мелких заводях и на островках, рядом с которыми можно укрыть плоскодонку?
Он не догадался захватить с собой бинокль. И сейчас ругал себя за непредусмотрительность.
Может, остаться ночевать в пустом доме? Подумав, Ратлидж решил, что не стоит.
Хэмиш сказал: «В твоего майора стреляли, когда стемнело».
«Если меня убьют, какая разница, увижу ли я лицо убийцы при свете дня?»
«Да, в том-то и дело».
«Когда я приеду сюда в следующий раз, то захвачу с собой констебля Грина».
Впереди его ждала поездка в Лондон. Ратлидж нехотя вернулся к машине. Он бы не удивился, увидев, что у него изрезаны шины. Но шины оказались целыми, мотор завелся, и в целом ничего не случилось.
Правда, его это почему-то не успокоило.
К тому времени, как Ратлидж добрался до Лондона, было уже поздно ехать в Скотленд-Ярд. Но он заехал к себе на квартиру посмотреть, как там Рассел. Майор спал, а сестра Грей, клевавшая носом на стуле у его постели, заверила Ратлиджа, что перемен в состоянии больного нет.
Франс с нетерпением ждала его.
— Не знала, приедешь ли ты сегодня ночевать. Что ты сделал с коробками? Забрал их утром с собой?
— Коробки — вещественные доказательства. Я для надежности отнес их на чердак.
— Рада, что их не видно. Я проголодалась. Может, свозишь меня куда-нибудь поесть? Ты не забыл, что по-прежнему должен мне обед?
В ресторане они встретили знакомых, но сели за столик на двоих, чему Ратлидж обрадовался. Четверо знакомых, которых они увидели в ресторане, часто общались с Мередит Ченнинг. Он не мог сидеть и слушать их предположения, куда она могла уехать и почему ее так долго нет. Он сто раз приказывал себе выкинуть Мередит из головы. Но сделать это оказалось намного труднее, чем ему представлялось. Рана была еще слишком свежа.
Сзади без предупреждения послышался голос Хэмиша: «Все равно никуда ты не денешься. Спокойнее любить кого-то, кого не можешь получить. Вряд ли тебе захочется рассказывать ей обо мне».
Франс спросила:
— О чем ты думаешь? Плачу пенни! — Вытянув руку, она положила медную монетку перед его тарелкой.
Взяв себя в руки, он посмотрел на профиль Эдуарда VII и натужно улыбнулся. Чтобы выиграть время, он ответил уклончиво:
— О чем же мне еще думать? О работе…
Франс поморщилась:
— Хотя бы на один вечер забудь о работе! Слушай, оркестр начинает играть. Поговори со мной, иначе я буду к тебе приставать до тех пор, пока ты не пригласишь меня танцевать.
Рассмеявшись, потому что сестра на это и рассчитывала, он постарался выгнать из головы все, кроме вечно присутствующего в ней Хэмиша, и сделал вид, будто сейчас довоенное время и продолжается золотое лето 1914 года.
На следующее утро, рано явившись на работу, он нашел у себя на столе конверт, отправленный на имя сержанта Гибсона. Обратного адреса на конверте не было.
Ратлидж вынул из конверта единственный лист бумаги.
«Я видел объявление в газете. Приходите к церкви Святого Мартина на полях, в 2.00» .
Подписи не было.
Охота началась. И у Ратлиджа появилось чувство, что добыча — он. Но кто охотник?
В половине второго он вышел из здания Скотленд-Ярда и направился на Трафальгарскую площадь. Постоял там с четверть часа, обозревая идущих туда и оттуда людей, пытаясь вычислить в толпе человека, который тоже высматривает его.
Без пяти два он подошел к западной двери церкви Святого Мартина на полях. Белый фасад ослепительно сиял в лучах полуденного солнца.
Ратлидж простоял у церкви до начала третьего, но никто так и не объявился.
Сдавшись, он развернулся и направился назад, в Скотленд-Ярд. Он ждал на углу, когда можно будет перейти дорогу, когда голос у него за спиной тихо приказал:
— Не оборачивайтесь. Вы не сержант Гибсон. Кто вы такой?
— Инспектор Ратлидж. Это я распорядился дать объявление в «Таймс». Сержант Гибсон был просто связующим звеном. Как вас зовут?
— Нет, я же велел, не оборачивайтесь. В обмен на то, что мне известно, я тоже кое-чего прошу. Чтобы меня не судили за дезертирство. Вы можете это устроить?
Хотя машин стало меньше, Ратлидж не сдвинулся с места.
— Не в моей власти устраивать подобные вещи.
— Тогда нам с вами не о чем разговаривать.
— Подождите! — быстро сказал Ратлидж. — Я постараюсь. Дайте мне сутки.
— Даю вам срок до вечера. Приходите один. Теперь я знаю, как вы выглядите. Только попробуйте выследить меня, и все будет кончено.
— Понял.
Между машинами снова наметилась пауза.
— Идите, — приказал голос у него за спиной. И Ратлидж перешел улицу вместе с еще несколькими пешеходами, спешившими по своим делам. Еще не перейдя на ту сторону, он понял, что остался один.
Встреча снабдила его несколькими кусочками информации. Во-первых, человек, явившийся на встречу, — дезертир. Вряд ли армейское начальство откажется судить человека в обмен на сведения, которые способны помочь раскрыть убийство. И наконец, он не узнал голос, который слышал сзади.
Может, это уловка? Дезертир воспользовался удобным случаем помочь самому себе? По его словам, он знал, как выглядит сержант Гибсон. А может, кто-то в самом деле постарался и убедился, что его самого не обманут?
Ратлидж попытался проанализировать голос, который только что слышал. Низкий, но не глубокий. Определенно мужской. Немного похож на голос Бена Уиллета: тот же тембр, те же нотки, выдающие образованного человека. Уиллет обладал хорошим даром подражания, ему без труда удавалось сходить за джентльмена. Но Бен Уиллет умер; его опознала родная сестра.
Ратлидж послал Франс записку, в которой предупреждал, что вернется поздно. А потом отправился навестить майора Рассела.
— Один человек откликнулся на объявление, — заявил он, входя в спальню. — Выходит, наш замысел не такой уж дикий.
Рассел быстро спросил:
— Кто?
Передав ему конверт, Ратлидж спросил:
— Вы узнаете почерк?
Прочитав короткую записку, Рассел ответил:
— По-моему, раньше я его никогда не видел.
— Вы хорошо знали почерк Финли или Фаулера?
— Не помню, видел ли я когда-нибудь что-нибудь написанное рукой Финли. Но то, что записку писал не Джастин, — определенно. У него буквы были более наклонные.
