— Она приболела. Простыла. Нос заложен, кашель, и температура поднялась. Велела кланяться.
Радий решил: неужто я не джентльмен — и совершил то, что от него, наверное, ожидалось: бросился в общежитие навещать. Галя с Владиславом остались одни, не считая массовки на катке. За прошедшую неделю чувство Владика к девушке как раз кристаллизовалось. Ему было приятно с ней, интересно и весело. К тому же она была чудо как хороша в своем белом свитере, раскрасневшаяся от коньков, с черной косой. Плюс, когда он касался ее руки, испытывал нечто похожее на легкий удар тока.
Иноземцев решил, что он влюблен. Они катались, разговаривали, и каждое ее слово казалось исполнено тайного, скрытого смысла, понятного лишь влюбленному, любящему сердцу.
Он, к примеру, спрашивал:
— Читала ли ты Ремарка?
— О да! — отвечала она. — «Три товарища» прекрасная книга. Самая лучшая на свете про любовь, на мой взгляд.
— А разве этот роман уже переводили? Я только «На Западном фронте без перемен» прочел.
— А я читала в оригинале. Мне тетя из ГДР привезла.
— Ты знаешь немецкий?!
— Ну, как говорится, со словарем. Я ведь будущий учитель.
— А я только инглиш знаю. «Хау ду ю ду, хау ду ю ду, я из пушки в небо уйду!» — пропел он с якобы американским акцентом.
Вот такие светские беседы на катке — и по дороге в общежитие, когда он набился ее провожать, они вели. Притом ничего более интимного, чем полуслучайные касания, Владику она не позволяла. Когда он постарался проехаться по льду, взявши ее за талию, девушка строго сказала: «Но-но!» А когда на прощание во дворе общаги попытался притянуть, та высвободилась со смехом: «Люди кругом, смотрят!» — и дружески протянула ему руку.
Радик, напротив, хоть и вернулся в мансарду раньше, чем Владислав, был весь взвинченный. Владик словно бы скучающе молвил: «Ну, как? Навестил больную?» Друг сначала постарался отшутиться, но когда Иноземцев впрямую спросил:
— Ну, что она? — его сосед по-гусарски сморозил:
— Видел левую грудь, — и добавил: — Ввиду болезни в губы не целовал. Только в область декольте.
— Ф-фу, как вы грубы, товарищ сержант, — сказал Владислав, однако сам с завистью подумал: вон, приятель за два свидания как продвинулся, а я дальше прощального рукопожатия не пошел!
Впоследствии друзья на совместные свидания не ходили, каждый двигался своим курсом. Однако курсы эти хоть и были параллельными, скорости у пар оказались разными. Любовные успехи Радия стали серьезно опережать достижения Владислава. После каждого нового свидания тот сладостно докладывал: целовались. На следующий раз: был допущен до грудей. Потом: ласкались! Без одежды! Я раздел ее!
А потом — уже в начале июня — Радий в мансарду в ночь с субботы на воскресенье не вернулся. Приехал прямо на работу в Подлипки в воскресенье сытый, довольный, как объевшийся сметаны кот. Тут и спрашивать было не надо, чтоб понять: у них наконец-то все свершилось, он Жанну покорил и сам стал, наконец, мужчиной! Вот это да! Без брака! И даже без объяснения в любви!
Владик за то же время добился лишь прогулки да пары робких поцелуйчиков. Умом он понимал, конечно, что продвижение тем маршрутом лишь в малой толике зависит от его собственных умений и способностей. На девяносто процентов, если не больше, его успехи определяются девушкой. Что он мог поделать, если Галя уклонялась от его поцелуев, отрывала руки от плеча и талии и ускользала, когда он хотел ее обнять?
Владислав решил применить излюбленный мальчишеский способ: слегка подпоить подругу сладким вином или шампанским, благо финансы позволяли. Позвал Галю в ресторан «Центральный» на улице Горького, да только та категорически, наотрез отказалась даже пригубить спиртное. Так и осталась откупоренная бутылка «Южной ночи» нетронутой на столе.
Владик думал даже объясниться! Позвать замуж! Если разобраться, жених он солидный — без пяти минут инженер, с хорошей работой, с подмосковной будущей пропиской! Пан или пропал? Почему бы не кинуться очертя голову в омут — а там, глядишь, и выплывешь?
Однако молодой человек пытался усмирить чертика, который так и подмывал его: скажи ей о своих чувствах! Скажи! Но… Благоразумие все-таки брало верх. Или осторожность. Да просто ужасно было, а вдруг Галя скажет: нет, прости, любви у меня к тебе нет, давай останемся друзьями. А ведь она скажет! И тогда придется расстаться. Навсегда! Ведь он ни за что не согласится на незавидную, оскорбительную роль «просто друга» при недоступной королеве. Нет, лучше уж длить мучительную неопределенность, чем слышать определенный, ужасный отказ.
«Да, да, я даже согласен на любовь без постели, — думал Владик. — Это лучше, чем постель без любви. Мне с Галей хорошо вдвоем, интересно, правильно? Доставляет удовольствие просто быть рядом, ухаживать, защищать, трепаться с нею о том о сем? Да, доставляет. Что ж, тогда пусть все идет, как идет!»
Встречались они, даже при всей Владькиной загрузке, раз, а то и два в неделю. В подлипкинском «ящике» культмассовый сектор то и дело давал своим работникам дефицитные билеты в Большой, в Сатиру или в Малый. Вот Владик и убегал с работы вовремя — чего большинство итээровцев позволить себе не могли, но он-то пока техник! И мчался на электричке к Гале на свидание, вел ее в театр, угощал в буфете свежесваренным кофе и пирожными (от шампанского она по-прежнему отказывалась). Потом он провожал ее в Лефортово, спешил к себе в Тушино, чтобы назавтра электричкой в семь пятьдесят пять с Ярославского вокзала снова ехать в Подлипки. Задания институтские делал в общественном транспорте, стоя: электричка, автобус, метро — все переполнено. Но, несмотря на бешеный ритм (а может, благодаря ему), усталости Иноземцев не чувствовал. Наоборот: испытывал подъем, чуть не зашкаливающий восторг. Он молод, красив, здоров. Он сыт, у него есть крыша над головой — и блестящая перспектива. Что еще надо для полного счастья?
Любви хочется? Ничего, придет и любовь. Он добьется ее, рано или поздно. Если потребуется, возьмет Галю измором.
Росту настроения и самоуважения способствовало и то, что Константин Петрович Феофанов, некогда пригласивший парней в ОКБ на стажировку, в мае добился, чтобы Иноземцева с Радием Рыжовым перевели от расчетчиц в его сектор. Хватит быть техниками, пора становиться инженерами! Долой рутину!
Только тогда ребята узнали, как же называется сектор Константина Петровича: он именовался сектором «Ч» девятого отдела ОКБ-1. Буква «Ч» здесь означала — «человек»! Да, проектанты и конструктора сектора создавали изделие, на котором первый человек — наш, советский человек! — должен был совершить самый первый в истории человечества полет на орбиту Земли.
Константин Петрович и тему курсовой дал своим студентам такую, что в первый момент захватывало дух: «Техническое задание на проектирование капсулы для полета человека на околоземную орбиту». И однажды, несмотря на занятость, он ближе к вечеру уединился с Владиком и Радием. Он пригласил их в свою крошечную выгородку — каморку, образованную в огромном зале для проектантов и конструкторов как бы спинами двух книжных шкафов. Феофанов сказал девочке-технику не подзывать его ни к городскому, ни к местному телефонам: «Если только вызовет ты сама понимаешь кто». Несмотря на то, что шел девятый час вечера, все сотрудники отдела «Ч» еще были на работе, у своих столов и кульманов.
