В «кабинетике», потирая красные от недосыпа глаза, начальник сектора сказал:
— Итак, друзья мои, думали вы долго, и теперь я хочу услышать: что вы думаете, какими требованиями должен обладать аппарат для полета человека за пределы стратосферы, в заатмосферное пространство. А для начала разомнем нашу фантазию. Сыграем в игру: как сей аппарат для путешествия человека будет у нас называться?
— Звездолет, — быстро сказал Радий.
— Космолет, — подбавил Владислав.
— Ракетоплан, — перебил Радий.
— Ракетолет!
Повисла пауза. Оба молодых человека задумались, поглядывая друг на друга.
— Неплохо, — подвел итог Константин Петрович. — Я тоже предлагал и предлагаю название «космолет» — как и вы, Владислав, — однако ЭсПэ, скажу по секрету, склоняется к другому: космический корабль. Ну, или корабль-спутник. В нем, конечно, много романтики, в нашем Главном. А может, молодость в Одессе играет свою роль, но хочется ему назвать капсулу именно кораблем. Да-да, алые паруса, каравеллы, бриги, шхуны… «Я список кораблей прочел до середины…» А так как широко известно, что в нашем КБ могут существовать лишь два мнения — Сергея Павловича и неправильное, боюсь, что его название победит, и в русском языке, да и в других языках мира, останется именно космический корабль…
Владик почувствовал, что Константин Петрович, человек другого поколения, относится к Королеву иначе, чем Флоринский. Для Флоринского тот был соратником и другом. Иное дело гораздо более молодой Феофанов. Тот, видно было, тоже испытывает к ЭсПэ большое уважение — однако в то же время отзывается о нем так, как взрослые, выросшие и добившиеся чего-то в жизни сыновья отзываются о собственном отце. Бесспорно — с пиететом и обязательно — отдавая ему должное. Но, в то же время, сквозит обычно в них снисхождение к старикам. Они как бы никогда не забывают, что отец — человек прошлого, что его время отходит, а время Константина Петровича и других сыновей — настает.
— А теперь продолжим наши игры, — скрытой цитатой из Ильфа — Петрова сказал начальник, и от этого Владик почувствовал к нему дополнительную симпатию. — Вопрос второй: какое вы, коллеги, дали бы собственное имя первому космолету — ну, или кораблю — с человеком на борту?
— «Мечта», — выпалил Владик.
— Фу, — скривился Константин Петрович, — звучит как название пельменной.
— «Звезда», — парировал Радий.
— По-моему, слишком в лоб.
— «Добрый молодец», — постарался реабилитироваться Владик.
— Попахивает лубком.
— «Стрела».
— Кажется, есть такой кинотеатр.
— «Танк», — вдруг с совершенно серьезной миной молвил Радий.
— Почему — танк? — искренне изумился Константин Петрович.
— А по требованиям режима. Чтобы никто не догадался. Ни один шпион.
Начальник расхохотался и пожал Радику руку. Ему сразу пришли на ум доходившие до маразма требования секретчиков и режимщиков. Например, почтовый адрес полигона в Тюратаме, казахстанской пустыне, значился как Москва-400. А новый, северный полигон, создаваемый в Архангельской области, под Плесецком, имел почтовый адрес: Ленинград-300. И кодовое название северного полигона было «Ангара», при том что до реальной сибирской реки Ангары его отделяло едва ли не десять тысяч верст. Но, как и у всех людей, работавших на закрытом предприятии, у Константина Петровича была привычка: попусту о секретных вещах ни с кем, даже с самыми близкими, не болтать. И не выдавать лишнюю информацию. Поэтому вместо того, чтобы развить тему безудержной советской секретности, он лишь бросил Радию:
— Молодец. Чувство юмора имеется. И фантазия у вас обоих, товарищи, богатая. Может, именно вам предстоит придумать название первой ракеты, летящей на Марс.
Самое интересное, что тогда предположение КаПэ про название корабля до Марса не показалось ни ему самому, ни Владику, ни Радию утопическим или фантастичным. Они, все трое, даже не сомневались: вот сейчас они обсуждают первый аппарат с человеком на борту, а через несколько лет станут именовать изделие, на котором человек полетит к Луне. А еще спустя года три-четыре и до Марса доберутся.
— Однако я должен сказать, товарищи, — продолжил КаПэ, — что вы, конечно, не первые, кто думает над именем изделия. Возможно, и не последние. И у нас, в нашем внутреннем «кабэшном» конкурсе, сейчас побеждает название «Восток». Оно и ЭсПэ нравится, и мне. Редчайший случай, чтобы наши с ним мнения совпали. Хорошее имя — «Восток», не правда ли? Подходящие ассоциации вызывает. Как говорится: ветер с Востока побеждает ветер с Запада. То есть, иными словами: опять мы своим космолетом, или, если угодно, кораблем, вломим американцам по первое число.
— А ничего, — заметил начитанный Владик, — что про ветер с Востока и ветер с Запада сказал не кто-нибудь, а Мао Цзэдун? Он хоть и коммунист, и лидер дружественного государства, да все ж таки не совсем наш, а китаец?
— А вы думаете, — улыбнулся тонкими губами КаПэ, — они там, — он выразительно показал пальцем на потолок, — и я не ЭсПэ сейчас имею в виду, а более высоких товарищей, читали Мао Цзэдуна?
Владик еще раз поразился резкости говорунов здесь, в «ящике». Да еще прямо на рабочем месте, где, наверное, режимщики каждое слово прослушивают. Воистину, сотрудникам секретного КБ разрешалось гораздо больше свободомыслия, чем даже студентам столичного вуза.
— Ладно, — начальник сектора сделал жест, будто отметая все, о чем они говорили раньше. — Это была лишь разминка. Теперь займемся серьезными техническими вещами. Итак, слушаю ваши предложения: какой должна быть капсула для полета человека? То есть космолет? Ну, или космический корабль? Необходима система, которая позволит человеку возвратиться на Землю. Например, крылья и реактивный двигатель, работающий в атмосфере Земли. Или — вертолетный винт.
— Да, — молвил КаПэ, — как вернуться с орбиты — это практически самое важное. Но у нас, прошу учесть, имеется серьезное ограничение по весу: более четырех с половиной тонн мы вывести на околоземную орбиту не сможем. И еще. Согласно решению ЭсПэ, единогласно поддержанному и мной, и советом главных конструкторов, каждая система космолета должна быть продублирована как минимум дважды. Причем дублирующая система должна быть построена на совершенно ином принципе, чем основная. Поэтому я немного облегчу вам задачу. И хотя нашему Главному очень нравится идея посадки с использованием вертолетного винта, и он даже уговорил смежников начать ее разрабатывать, мне почему-то кажется, что садиться мы будем в неуправляемом режиме. Забросить на орбиту систему, обеспечивающую управляемый спуск, нам не хватит возможностей «семерки», нашей ракеты-носителя. А другого носителя пока нет. Поэтому давайте, коллеги, проработаем сейчас этот вопрос глубже: какие требования должен выдерживать неуправляемый спускаемый аппарат, чтобы совершить успешную посадку?
— Думаю, понадобится мощная теплозащита, — сказал Владислав. — Космолет будет двигаться по орбите с первой космической скоростью, а это, извините, больше восьми тысяч метров в секунду. При вхождении в плотные слои атмосферы, даже под углом, максимально близким к нулевому, будет возникать сильнейшее трение. Я уверен, что изделие будет разогреваться до сверхвысокой температуры.
