— Итак, товарищи, мы договорились, — констатировал генерал. — Я вызываю милицию. Переговоры и так затянулись.
И Семен Кузьмич шагнул к телефону.
Вместо эпилога
И случилось все так, как планировал, предполагал и организовал генерал.
Прибыла милиция.
Каждый из них дал показания. Нужные показания. Те, что ждал генерал. Их подруга, Жанна Спесивцева, совершила акт самоубийства. Их не ловили на противоречиях. Не устраивали им очных ставок. Не задавали каверзных вопросов.
Может быть, и в дальнейшем их свидетелям задавать не будут — в зависимости от того, как генерал договорится. А он, надо думать, договорится. Он умеет договариваться.
Милиция уехала уже около пяти утра.
Представители закона уехали одни.
Они никого не забрали — и людям, с детства впитавшим знание о ночных арестах, это показалось даже странным.
А Жанну — вернее, то, что от нее осталось — ее тело — увезли в морг.
Оглушенные, подавленные всем, что случилось, первыми из подъезда вышли Галина и Владислав. Не хотелось ничего говорить друг другу. Не хотелось даже смотреть друг на друга. А Галя только и делала, что произносила про себя, словно причитала — если бы она была верующей, можно было бы сказать, что она молилась. Однако она не верила в Бога, но все равно просила кого-то Высшего — неизвестно, кого — может, Высшую Инстанцию. «Дай Боже, чтобы Владик ничего не узнал. Господи, я клянусь, я больше никогда не принесу ему зла, и не сделаю шага, оскорбляющего его, — только сделай так, чтобы Владик ничего не узнал…»
Потому что знал даже генерал — именно поэтому он так легко с ней договорился. Он сказал Гале просто: не заявишь в милиции того, что мне надо, — твой муженек Владислав узнает все. И про человека, с кем ты втайне от мужа встречалась, и про то, что ты, может, носишь своего ребенка от него. В первый миг там, в генеральском кабинете, она обомлела: откуда он узнал?! А потом сложила два и два, выстроила цепочку: знала Жанна, и она когда-то проговорилась, значит, Вилену. А уж тот выдал все генералу Старостину. И для спасения доченьки Семен Кузьмич решил, все средства хороши. Даже грубый шантаж.
Поэтому главное, что чувствовала в то утро Галя, это огромное чувство вины и желание остаться неразоблаченной.
Владик, который шагал по широкому и пустому Кутузовскому проспекту с нею рядом, независимо заложивши руки в карманы, тоже не хотел ни о чем разговаривать. Он думал, что жизнь оказывается сложнее любых о ней представлений — сложнее всего, о чем они говорили на уроках литературы в школе и комсомольских собраниях в институте, о чем писали журналы «Юность» и «Смена» и газета «Комсомольская правда». Он не мог раньше представить, что боевой генерал и секретарь парткома врет, виляет, хитрит, ловчит, шантажирует. И они, все, как один комсомольцы (и беспартийный сочувствующий Флоринский), охотно пошли Старостину навстречу, выполнили, ради спасения его доченьки, все его требования. Это было так гадко и так подло, и сам он чувствовал себя таким гадким и таким подлецом, что подумал почти равнодушно: был бы на моем месте какой-нибудь дореволюционный герой, какой-нибудь офицер (почему вдруг офицер?!) — он бы застрелился. И подходящие стихи вспомнились, из любимого Маяковского:
Все чаще думаю,
Не поставить ли лучше
Точку пули в своем конце.
Сегодня я, на всякий случай,
Даю прощальный концерт.
Однако на самом деле он не думал ни о каком самоубийстве. Жить — хотелось. Даже с тем враньем и тем позором, которому их подверг Старостин. А умирать не хотелось никак. И жить хотелось потому, что было интересно. Интересно, что будет дальше. Как в детстве, когда страшно занимало, а что дальше будет в книге. Вот и сейчас жизнь его до сих пор интриговала.
Интересно, кто у них с Галей родится? Мальчик? Или девочка? И на кого он будет похож? Ясно, что на нее и на него, — но на кого из них больше? И когда ребенок родится? В общих чертах, понятно: Галя и врачи говорят, в конце марта — начале апреля. Но когда точно, какого числа? И в какое время суток? Утром, вечером, днем или ночью?
И еще была животрепещущей тайна своего собственного происхождения. Как узнать: чей он сын? И правда, чей? Кто его отец? Чей нос он носит, глаза и брови? Надо обязательно матушку расколоть, распотрошить, выудить признание! А может, ее подпоить, а?
И еще Владику было интересно: а когда полетит в космос первый человек? Успеют ли они, как планирует Королев, запустить его в будущем году? Или позже? И кто станет первым космонавтом? Неужели наш, простой советский молодой летчик, как хочет Королев? Или нас, не дай бог, опередят американцы? И когда состоится полет на Луну? И кто туда полетит первым?
И его собственная инженерская судьба как сложится? И сумеет ли он сделать карьеру в хозяйстве у товарища Королева? Или ему придется уйти?
Словом, перед ним простиралась вся жизнь, и было чрезвычайно интересно заглянуть за ее горизонт. В конце концов, и в каждой книге его любимыми словами были те, что прямо говорили читателю, что нет, это еще не конец, роман не кончен, и жизнь продолжается.
Послесловие
Последние два десятилетия для человека, интересующегося историей освоения космоса, стали поистине счастливыми. Вышли сотни работ, посвященных теме. Опубликованы десятки мемуаров и воспоминаний очевидцев.
Однако основной отправной точкой для нас стали записки наших родителей, которые каждый из них написал по нашей просьбе, а потом еще ответил на тысячи наших вопросов о прошлых временах. Наша мама обладает великолепной памятью и умением рассказывать. А наш папа, в дополнение к этим качествам, прекрасно разбирается в авиации и космонавтике — он окончил Московский авиационный институт и прослужил в советской армии тридцать лет, проработав в совершенно секретных научных и проектных институтах, занимающихся космосом. Поэтому первое спасибо — вам, дорогие мама и папа, Екатерина Игоревна и Виталий Яковлевич.
Очень многое дали нам также записки Ярослава Голованова, «космического корреспондента» «Комсомольской правды». Его книга, посвященная жизни и творчеству Сергея Павловича Королева, стала настоящей библией, основополагающим трудом для всех, кто пишет о советском космосе. Автор в нем показал себя одновременно и ученым, инженером, знающим дело, и историком, и пламенным публицистом. Кроме того, мы проработали и другие книги Голованова: «Космонавт № 1» (о первом отряде космонавтов), «Марсианин» (о Цандере) — и его дневники «Заметки вашего современника».
Великолепные мемуары оставил один из заместителей Королева — Борис Евсеевич Черток. Его четырехтомные записки «Ракеты и люди» стали краеугольным камнем космических воспоминаний.
Очень интересными также являются многотомные дневники главы Центра подготовки космонавтов, генерала Николая Петровича Каманина, вышедшие посмертно под названием «Скрытый космос».
