– Тогда объясняю, – произнес пассажир, даже не подумав извиниться. – Задача у тебя предельно простая. Глушишь водку, запиваешь минералкой. Держи.
Эдик ощутил, как ему вкладывают в руки две бутылки – стеклянную и пластиковую. Обе были открыты. Из горлышка одной несло мерзкой ацетоновой водкой, а вторая шипела выходящим газом.
– Хочешь, чтобы я траванулся?
– Подавляющее большинство мужского населения нашей страны пьет эту водку и не жалуется. Ты особенный?
Вопрос поставил Эдика в тупик. Признаться, что он считает себя особенным? Страшновато. Эдик поднял бутылку и стал изучать этикетку. Водка называлась «Хрустальная». Как будто в насмешку над теми, кто лакал ее из пластиковых стаканов, а потом подыхал от язв и инсультов.
– Какая же она «Хрустальная»? – сердито произнес Эдик. – Обыкновенная сивуха, в подвале разбодяженная.
– Тебя ударить? – предложил пассажир. – Спорим, сомнения сразу отпадут сами собой?
– Кто спорит, тот штаны проспорит, – по-мальчишески огрызнулся Эдик.
Поднеся бутылку к губам, он влил в себя несколько обжигающих глотков. Хлебнул воды. Спросил себя, способен ли он шарахнуть пассажира бутылкой по башке? Ответ был отрицательный. Вероятно, у Эдика и впрямь было легкое сотрясение мозга. Он плохо соображал и был охвачен полнейшей апатией.
– Тебе выручка нужна? – предположил он.
Денег было не жаль. Жаль было себя. Эдик догадывался, что его поят не за красивые глаза. Что-то за этим последует. Но что?
– У меня деньги при себе, – сказал Эдик, тоскуя. – Не то чтобы много, но и не мало. Хочешь?
– Пей, – велел пассажир, проигнорировав предложение. – Учти, вздумаешь рыпнуться, я тебе не только череп проломлю, а еще и пальцы переломаю. По одному. Я это умею, веришь?
– Верю, верю.
Эдик забулькал водкой.
– Закуси, – сказал пассажир. – Ну-ка, подставь ладонь. Держи. Глотай и запивай.
– Что это? – Эдик заморгал, недоверчиво рассматривая таблетки.
– Успокаивающее, – сказал пассажир. – То, что доктор прописал…
– Нет, таблетки я глотать не стану. А вдруг ты мне яд подсовываешь?
– Слушай, мне все время кажется, что ты хочешь, чтобы я тебе добавил. Ты просто сам напрашиваешься. Не мазохист, случайно?
Страдальчески морщась, Эдик проглотил таблетки. Две или три он запихнул языком за щеку, но они растаяли, когда он пил воду. В желудке разливалось жгучее тепло. Звон в ушах сменился монотонным гудением.
«Умираю», – подумал Эдик.
– Отпусти, а? – попросил он, и по щекам его заструились слезы. Совсем некстати ему вспомнилось, как плакали некоторые девушки, которых он продавал пацанам Соловьевых. Они тоже умоляли их отпустить. Но кто их слушал? Кто жалел?
И кто пожалеет Эдика?
– Вторую, – распорядился пассажир, меняя пустую бутылку на полную. – Тост произносить будешь?
– Ме… меня тошнит.
– Блеванешь – изуродую. Так что крепись, водила.
– Что ты мне за таблетки скормил? Отрава?
– Снотворное.
– Загнусь я от водки со снотворным.
– Не загнешься, – возразил пассажир. – Любимый коктейль современной молодежи. Тебе еще понравится. Приобщишься, так сказать, к молодежной культуре.
– Пошла она на хер, такая культура, – пьяно проговорил Эдик.
– Э, да ты мракобес. Пей, мракобес.
Эдик запрокинул бутылку.
– Я тебя найду и урою, – пообещал он.
– Если ты меня найдешь, то не обрадуешься, – просто сказал пассажир. – И тачку не советую искать. Я ее здесь оставлю.
– К… к… когда?
От Эдика потребовались героические усилия, чтобы заставить язык вымолвить это коротенькое слово.
– Точно не знаю, – донеслось до него справа. – Через несколько дней. Потерпишь, и сам жив будешь, и тачка цела.
– Днь… дньг-г… Деньги хт… хоть оставь…
– Будь спок.
– Хр-р… Хр-рошо.
Эдик посидел ровно, тупо глядя в пространство. Упал грудью на баранку.
Он не чувствовал, как его выволакивают из машины и укладывают на землю. Не слышал, как заводится «Ланос». Не видел, как удаляются его кормовые огоньки.
– Ч-черт, – пролепетал Эдик, всхлипнул и забылся мертвецким сном.
* * *
Приехав в переулок Астронавтов, Таран выбрался из угнанного «Ланоса» и осмотрелся. Во дворе было пусто, если не считать парочки забулдыг на дальней скамейке. Почти все окна квартир были погашены, а в некоторых мерцало голубое телевизионное сияние.
Выждав некоторое время, Таран направился к подъезду. Еще в торговом центре он решил забрать вещи и убраться подальше отсюда. Не понравилась Тарану фраза незнакомца про рестораны, ох, не понравилась. Как бы то ни было, а береженого бог бережет. Возможно, с сатаной на пару.
Сборы в квартире тридцать один заняли не много времени. Загрузив шмотки в сумку, Таран вышел и запер дверь на ключ.
Его спасла спортивная сумка.
Увидев тень, метнувшуюся к нему через лестничную площадку, Таран инстинктивно заслонил сумкой голову. Вещей в ней было немного, но она приняла на себя удар дубинки, а следующий удар нанес уже Таран. Пальцем. В правый глаз физиономии, закрытой вязаной шапочкой с тремя прорезями.
Из-под пальца брызнула кровавая слизь. Уронив сумку, Таран пустил в ход кулаки. Он бил так, словно перед ним находилась боксерская груша. Затем развернул оглушенного противника к себе спиной, разогнался вместе с ним и протаранил бетонную стену чужой башкой. На этом поединок закончился. На память о нем осталась малиновая клякса, украсившая стену.
Подхватив бесчувственное тело под мышки, Таран заволок его по ступенькам вверх и усадил возле мусоропровода. Сорвал самодельную маску, успевшую пропитаться кровью. Незнакомец слабо всхрапнул, пуская из ноздрей и уголков рта темно-красные струйки. Его вытекший глаз представлял собой жуткую рану. Уцелевший зрачок закатился под лоб, появился на мгновение и снова исчез. Смертельно-бледное лицо было Тарану совершенно незнакомо.
– И что им неймется? – проворчал он, рассыпая вокруг сидящего окурки из жестяной банки.
Прищурился, критически осматривая мужчину. Пожалуй, в полумраке сойдет за пьяного, разбившего рожу о ступеньки. А чтобы раньше времени не очухался…
Таран спустился за дубинкой, вернулся и раскрошил голову горе-киллера, как яичную скорлупу. Угрызений совести он не испытывал. Если бы не сумка, то эта дубинка со свинцовой начинкой обрушилась бы на голову самого Тарана. Око за око, зуб за зуб. Говорят, Христос отменил эту заповедь? Было дело. Но произошло это до того, как его распяли, а не после. Таран не удивился, если бы узнал, что на кресте Иисус пересмотрел многие свои прежние взгляды.
