Алена не принадлежала ни к одной из этих категорий. Отдаваясь, она крепко-накрепко зажмуривалась и позволяла делать с собой все, что заблагорассудится, лишь изредка позволяя себе обнять Тарана или обхватить ногами его поясницу. Но под утро она разошлась так, что, когда все было позади, еще долго лежала без движения и почти не дыша, а потом пролепетала заплетающимся языком:
– Ты здесь?
– Вот моя рука, – отозвался Таран, проведя ладонью по ее обмякшему телу.
– А я тоже здесь? – спросила Алена.
– Где же еще?
– Не знаю… На седьмом небе… Или на том свете.
– На этом, – заверил ее Таран. – И небо у нас только одно.
– Это хорошо. Мне не хочется с тобой расставаться.
– Мы и не расстаемся.
– Ты не понял, – слабо качнула головой Алена, разметав волосы по подушке. – Я решила, что умерла. Было слишком хорошо, чтобы вынести.
– Нормально, – сказал Таран, скрывая неловкость.
Девушка его не услышала.
– Теперь я понимаю, откуда взялось выражение «кончать», – прошептала она. – От слова «конец», смерть.
– У слова «конец» много разных значений, – возразил Таран и смутился, сообразив, что брякнул нечто крайне двусмысленное.
И снова Алена не обратила на его реплику никакого внимания.
– Знаешь, мне тебя цыганка одна нагадала.
– Какая цыганка? – изумился он.
– Старая. Сказала, что я встречу мужчину сильного внешне, но с покалеченной душой.
– Душа у меня в полном порядке, – соврал Таран, любуясь раскинувшимся рядом телом.
– Этот мужчина, – продолжала Алена, – должен был меня спасти, и ты спас. Я счастлива с тобой, правда. Жаль, что…
– Что…
– Это мне не цыганка нагадала, это я сама чувствую. Мы ненадолго вместе. – Алена приложила ладонь к губам Тарана, собравшегося что-то возразить. – Молчи. Не надо меня утешать или обманывать.
– Никто и не собирался, – глухо проворчал Таран сквозь нежные девичьи пальчики.
Алена уронила руку.
– Я скоро умру, – произнесла она одними губами.
– В таком случае сексом мы с тобой больше заниматься не будем.
– Будем! Но дело не в этом.
– А в чем?
– Я чувствую, что не от счастья умру, – тихо сказала Алена. – По-настоящему. Для этого меня судьба и свела с тобой.
– Вздор!
– Нет, правда. Еще сегодня утром я хотела умереть. Бог меня услышал, но решил, что пусть моя смерть будет легкой.
– Смерть не бывает легкой, запомни, – зло произнес Таран, падая на спину. – Это страшно и больно. Так что постарайся все-таки не умирать.
– Я постараюсь, – пообещала Алена.
Он потянулся к ней, но она выскользнула из его объятий.
– Что с тобой? – спросил он. – Ты куда.
– Мне надо, – стыдливо сказала она, отыскивая ногами туфли, сброшенные возле тахты. – Извини.
Вернулась она озябшая и холодная, как ледышка. Восхитительный контраст по сравнению с жаром того уголька, который все еще тлел внутри нее. Таран нашел способ проникнуть туда, чтобы получить свою долю этого восхитительного тепла.
Кажется, он уснул прямо на Алене. Или она под ним?
* * *
Когда Таран пробудился окончательно, протянул руку и пошарил ею возле себя, теплого, податливого тела под боком не оказалось. Не было Алены и в кухне. Зато на столе Таран обнаружил нехитрый завтрак, накрытый полотенцем, и записку:
МИЛЫЙ, Я ПОЕХАЛА НА РАБОТУ. ВЕРНУСЬ, КАК ТОЛЬКО ПОЛУЧИТСЯ. НАДЕЮСЬ, Я ТЕБЯ ЗАСТАНУ. ЛЮДА СКАЗАЛА, ЧТО ДОМ В НАШЕМ РАСПОРЯЖЕНИИ НА ВСЮ НЕДЕЛЮ.
ЦЕЛУЮ. ТВОЯ А.
– Моя А, – пробормотал Таран, проверяя, как это звучит. – Гм… Милый… На всю неделю… Оно мне надо?
Прислушавшись к своим ощущениям, он понял, что да, надо. Еще как. Сегодня, завтра и…
Всю оставшуюся жизнь? Тьфу, что за нелепые мысли лезут в голову с пересыпу да недосыпу! Неужели Таран втрескался в случайно подвернувшуюся девчушку? Вздор! Да, ему нравилось мять ее упругие груди, вертеть так и эдак, вонзаясь в ее податливую плоть, но разве это имеет какое-то отношение к любви? Ведь они едва знакомы. Они ни хрена не знают друг о друге. Им хорошо в постели, вот и все.
Проглотив остывшую картошку, Таран натаскал воды из колонки, хорошенько помылся, побрился и почувствовал себя готовым к новым подвигам.
Для начала он занялся дизайном номеров трофейного автомобиля. Разыскал в сарае кусок смолы, разогрел в банке, отмыл в ацетоне кисть и, устроившись на крыльце, очень скоро добился желаемого результата. Две тройки превратились у него в восьмерки, единица – в четверку, а букву «С» ничего не стоило переделать в «О». Конечно, при ближайшем рассмотрении подделка была видна невооруженным глазом, но до того ли гибэдэдэшникам, собирающим дань на больших дорогах? В общем, лучше с подправленными номерами, чем с настоящими, которые вот-вот могут быть объявлены в розыск. Ну а темно-зеленых «Ланосов» в стране пруд пруди. Попробуй угадать, за рулем которого сидит угонщик.
Покончив с художествами, Таран хотел было отправляться в путь, когда призадумался. Как увезти двадцать миллионов долларов, если посчастливится до них добраться? До сих пор эта мысль не приходила ему в голову, но теперь следовало позаботиться о таре.
Сколько весит, допустим, миллион долларов?
Таран знал это точно. Заняться вычислениями его побудила одна статья, прочитанная в тюрьме. Там рассказывалось о похищении дочери то ли украинского, то ли румынского, то ли польского банкира, неважно. А важным показалось Тарану то, что похитители потребовали выкуп в три миллиона американских долларов и пятьсот тысяч евро мелкими купюрами. Но они не знали, сколько будет весить эта гора денег, и попались, потому что не сумели тащить на себе такую тяжесть через лесное болото.
Итак, сколько же весит миллион долларов? Каждый хоть раз в жизни мечтал стать миллионером. Но никто не задумывался, а сможет ли он один донести свой миллион до того волшебного магазина, где продаются спортивные автомобили, яхты и прибрежные виллы.
Отправившись в библиотеку, Таран выяснил, что купюры долларов США вне зависимости от номинала весят по одному грамму. После этого было не сложно посчитать, что максимальный вес миллиона равен одному миллиону грамм, или одной тонне. Это если однодолларовыми купюрами. Ну а десять тысяч стодолларовых купюр потянут на десять кило.
Расчетов с банкнотами по 500 и 1000 долларов Таран делать не стал, поскольку эти бумажки имеют ценность исключительно на территории Соединенных Штатов, куда так просто не проберешься, а если и проберешься, то вряд ли далеко уйдешь, расплачиваясь пятисотдолларовыми купюрами…
